Кружение над бездной

Мне посчастливилось встретиться с ним год назад на Итальянской: мы записывали стихи замечательного поэта, прозаика, философа, драматурга Герберта Адлера. Это было в день рождения Сергея Станиславовича, и он был рад, что именно в этот день работает. Когда ему казалось, что он плохо прочел ту или иную строку, он останавливался, репетировал и читал заново, находя нужный ритм и гармонию. А мне нравилась каждая строчка, озвученная его голосом, я почти неостановимо плакала от счастья и замирала от звука и щемящей интонации его неповторимого голоса, и хотелось слушать и слушать.

В перерывах (а работали мы шесть часов) светло и благодарно говорил, какой хороший получился день рожденья (49 лет), потому что, конечно же, лучший подарок — это работа. Мы мечтательно строили увлекательные планы (создать театр Одного Актера, играть пьесы, читать стихи, прозу… а ничего не сбылось, кроме этой вот записи в светлый день рождения, хотя мы созванивались, я передавала ему тексты для работы, назначали встречи… не сбылось, не воплотилось, увы).

Человек уходит, и всегда внезапно и непоправимо. Такая беда. Такая потеря. И какое счастье, что остаются фильмы, остается голос. Какое счастье, что остался диск с этой (неужели последней?) записью стихов Адлера. И можно вслушаться, что–то понять, что–то, пусть запоздало, еще раз услышать, расслышать, расшифровать, разгадать.

Слушаю все эти дни его голос — такой живой здесь, так рядом, такой близкий, но уже и знающий всё о том, что

там, уже простившийся со всеми, уже простивший всех, кто его обижал (а сам он был ангел, он был Творец, он вряд ли мог кого–нибудь обидеть, разве что невольно), всех, кто его любил и кого он любил так щедро и доверчиво, — и голос уже звучит немного иначе, уже оттуда, как духовное завещание.

Мне хочется, чтоб не кончалась жизнь,Чтоб было много мыслей и рассветов,И я готов вселенную за этоРасцеловать в скопленья звездных брызг…

А потом на словах добавила, что он, бездомный, безбытный, ходил репетировать на мост через Обводный канал, чтобы тренировать связки и чтобы звуки голоса заглушал шум проходящих поездов.

От меня все это далеко и кажется непонятным. Я давно живу сытой жизнью, помогаю, кому получается, но всего этого мало. Ведь нужен эпатаж! Нужна трагедия! А я сижу дома и не кажу носа наружу. Там снова морозно… Опять пришла зима. Мои стихи и тексты, отделившись, живут какими–то своими, неведомыми мне жизнями. И это хорошо. Значит, всё на месте. Мы не можем справиться с всеобъемлющим присутствием Господним. И дурные возражения атеистов тут ни при чем. Просто наша память не вмещает в свои дырявые закрома достаточно воспоминаний, чтобы сделать из нас завершенных, независимых существ. Независимых от Нечто, постоянно диктующего, надеющегося на нас. Неоригинально? Пусть… А что, молитвы должны быть оригинальными? Нет. Они как коды. Пароли, если хотите. Как ключи, открывающие тайные ларцы и воротца.

А эта женщина, которая помнит всё, — больна. Забвение — это счастье. Это привилегия. Это — чудо, если хотите.

8

— Андрей утверждает, что в России существует постановление о моем аресте. Не знаю, за что. Я отдал этой стране лучшие годы юности… Но вот уже столько лет весьма благоразумно там не появляюсь.

Герберт Адлер, как и многие обрусевшие немцы, не доверял России.

— Теперь в так называемых демократических странах не арестовывают за мысли и высказывания. Нынче новая мода: найти другой повод, но добиться того же результата. Отмахнуться от назойливых высказывателей и деятелей, попутно превратив их в мелких жуликов из сутенеров непроклюнувшейся революции.

Вот и славненько. Теперь наши отношения с этой страной определились окончательно. Мне как бы и неловко выдавливать из себя желчную критику. Ведь скажут, что, ясное дело, злобствую от обиды и мести.

Экая я важная персона! Кому–то хочется заключить мое тело в каземат! Это ли не легенда, пафосная история с раздутыми щечками? Ну как об этом не писать, не помнить, не рефлексировать?

Обыкновенная история. Россия держит заложниками и приманкой моих родителей. Рано или поздно сыновний долг должен возобладать. Птичка впорхнет в клетку — она и захлопнется. Нет, конечно, тут нет и тени злоумышленного намерения. Всё случится само собой. Только недаром духовные люди говорят, что в мире не бывает ничего случайного.

Теперь мне нужно будет помалкивать, чтобы не испортить вкус. Мы должны нынче же отвернуться в разные стороны: Россия, как водится, на Восток, а я, разумеется, — на Запад.

Хотя я думаю, у нас еще будут взаимные сюрпризы.

Итак, мы приближаемся к окончательному апокалипсису. Тот, кто ликом черен и прекрасен, уже забрался на трон мира. Евреи уже собрались на Святой Земле. Гоги и Магоги точат сабли. Я молюсь и каюсь. Короче, всё в порядке.

И кто всё это выдумал? Что за громогласное стадо демиургов скачет и резвится вокруг наших душ и судеб? Бог их знает.

Принялся писать пьесу. Осилил набросок диалога и бросил.