Кружева лжи (СИ)

Лёгкая улыбка скользнула по его губам.

Она обрадовалась. Эгоистично, но эта эмоция перекрывала боль от утраты Ангелины. Хотя и в отношении Бриза Александра переживала не меньше.

??????????????????????????После недавней кончины матери, друг был сам не свой. Внутри него словно поблекли все краски. Она боялась, что его настигнет депрессия, и сходила с ума от одной только мысли, во что та может вылиться.

Иван Резников был отличным другом, замечательным криминалистом, любящим сыном и настоящим джентльменом. Но он был слабым человеком, рождённым от слабых людей. В трудные минуты его родители спасовали. Конечно, трусость, так же, как и слабость есть в каждом человеке, но у одних она берёт верх, у других остаётся в тени. Семья Бриза относилась к первой категории. Александре оставалось лишь надеяться, что его заинтересованность не напускная. Впрочем, она неплохо разбиралась в людях и видела искренний блеск в глазах друга. Кажется, депрессия отступила: боль утраты, какой бы она ни была сильной, больше не правила Иваном. Селивёрстова могла вздохнуть с облегчением — смотреть, как друг напивается, матеря всех и всё на свете, больше не хотелось. Дружба дружбой, а слабые люди её раздражали.

Она доела корзиночку, сделала пару неторопливых глотков, наслаждаясь яблочным ароматом, отставила кружку и подсела ближе к Бризу.

— Итак, кого ты выбрал? — прочитала имена и осталась довольна.

Первым значился Анюхин Кирилл Андреевич — всеобщий любимец с кафедры почерковедческой экспертизы. Коллеги и друзья частенько называли его за глаза Толстым: добродушное треугольное лицо, широкая густая борода.

Александра относилась к нему, почти как к дедушке и не только из-за разницы в возрасте, но и по причине тех светлых чувств, которые рождались при встрече с Кириллом Андреевичем.

Тех чувств, что так не хватало в собственной семье.

Дедушек она не помнила: оба умерли, когда она была младенцем. Отец матери умер от сердечного приступа, деда по отцовской линии забрал инсульт. Её же родители были не чёрствыми, нет, но очень холодными и лишёнными деликатности: дождаться от них похвалы оказывалось занятием ненамного проще, чем прыгнуть с парашютом.

Александра прыгала после каждой встречи.

Вечное недовольство, непонимание, грубая прямолинейность и обвинения в несостоятельности — вот, что она получала от близких людей. И хотя Александра почти примирилась с такой искажённой формой любви, с Анюхиным ей было гораздо проще. Именно он хвалил её интуицию и поздравлял с закрытым делом. Он говорил, как гордится своей Сашенькой. Родители — никогда. Они терпеть не могли разговоров о преступниках и не скрывали ненависти к работе Александры.

С годами она научилась относиться к этому без обид, а после трагедии в семье Бриза даже сама начала им звонить. Но, положа руку на сердце, их отношения по-прежнему походили на хождение по краю пропасти. С обеих сторон знали: неправильное слово или озвученная мысль — падение. Самым ужасным было то, что Селивёрстова понимала: она ближе всех к обрыву. Скрываясь за маской равнодушия, она тяжело переживала их неодобрение по поводу работы и личной жизни.

«Не угодила, не оправдала надежд», — как часто выражалась мать.

«Не смогла стать нашей гордостью», — так однажды сказал отец.

Эти слова Александра запомнила на всю жизнь.

Следующее имя принадлежало начальнику следственного отдела, Владимиру Андреевичу Рукавице. В отличие от Анюхина, он не походил на писателя или какого-то известного человека. Напротив, обладал невзрачной внешностью, можно даже сказать настолько обыкновенной, что вполне мог бы стать невидимкой. Из серой массы его выделяло не безграничное великодушие и мудрость «Толстого», а интеллект и интуиция, схожие с её собственными. Другими словами, этот стареющий мужчина с залысиной был гением. Правда, этот гениальный человек оставил в прошлом расследовании Селивёрстову «за бортом», наложив запрет помогать отделению, но она знала: рано или поздно он сам к ней обратится. Ведь не зря говорят: «одна голова хорошо, а две — лучше». Александре нужно было лишь дождаться благоприятного момента.

На этом список закончился.

— Ну что, Пуля, начнём?

Детектив кивнула. На телефоне возникла фотография Анюхина. Две пары глаз начали пристально изучать лицо старика.

— Я хочу начать с воды. Ты не против?

— Нет. Я беру стихию огня.

— Хорошо, — Иван опустил взгляд в книгу, затем вернулся к телефону, — так… Лоб: большой куполообразный. Прямо как здесь и сказано, — он с довольным видом указал на страницу. Выглядел при этом как ребенок, решивший сложную задачку. Селивёрстова широко улыбнулась, ожидая дальнейших «водных» черт. Свои она уже высмотрела, но сначала хотела выслушать друга.

— Место под глазами затемнённое. Тут, Пуля, я поспорю. У Кирилла Андреевича синяки из-за проблем с почками. Он сам рассказывал, помнишь?

— Да. Соглашусь. В этом связи нет. Смотри дальше.

— Хорошо. Носогубный желобок… подходит.

— И нам повезло, что Кирилл Андреевич не копирует Льва Николаевича. Если бы у него тоже были усы, то об этой характеристике пришлось бы забыть.