Крылатый сфинкс, печальный цербер

– Ну, и эта старушенция, представляешь себе, сегодня пришла в себя! Мы-то думали, что она концы отдаст, а она из комы вышла!

Что-то шевельнулось в памяти Натальи, и она не без интереса посмотрела в сторону курящих и обсуждающих пациентов эскулапов.

– И, представьте себе, что первое, что она сделала, закатила скандал. Только при смерти была, а уже права качает! Вот ведь железная бабушка!

– И что ее не устроило? – спросил лениво другой врач. – Еда, что ли, не такая? Знаю, отстой, но у нас другой нет. Пусть вообще благодарит тебя, что она еще на этом свете!

Первый медик заметил:

– Да нет, она обвинила нас в том, что мы украли у нее какой-то кулон. Ах, нет, медальон! Золотой, с портретом ее мальчика. И вела себя так агрессивно, что я ненароком подумал: бабушка, которая столько в коме провалялась, сейчас с постели поднимется и на меня с кулаками бросится!

Золотой медальон! Наталья, дрожа, приблизилась вплотную к врачам, которые, однако, продолжали сплетничать, не обращая на нее ни малейшего внимания. Она знала, о ком эскулапы вели речь. О ее соседке по поселку Аглае, которой она спасла жизнь – и у которой обнаружила этот самый медальон.

Ну конечно, медальон!

С портретом мальчика. И Наталья даже знала, какого именно: в красной рубашке, с белыми волосами и синими-пресиними глазами.

Опустив руку в карман куртки, она извлекла его. Это было все, что она взяла с собой из дома. И это все, что осталось у нее от того недавнего, тягуче-счастливого времени, когда все было хорошо и когда Кирюша был с ней.

– Причем я не поленился и проверил – когда ее к нам доставили в состоянии клинической смерти, никакого медальона у нее не было.

Его скептический товарищ цинично усмехнулся:

– Ну, я бы не был столь категоричен, коллега. Может, и был, да сплыл. Бабушка сама говорит, что он золотой, вот кто-то из персонала и польстился.

Медики рассмеялись, а Наталья произнесла, обращаясь к ним:

– Извините, что ненароком подслушала вашу беседу. Но вы ведете речь о моей… – Она запнулась, увидев, как изумленные врачи воззрились на нее. – О моей бабушке. Двоюродной. Ее зовут Аглая Филипповна, ведь так? Ну, у нее трудный характер, она вдова известного композитора…

– Судя по ее летам, самого Сальери, не меньше! – хохотнул врач и, кинув на асфальт сигарету, растер ее подошвой. – Ну, мне пора! Надо еще план по поставке пациентов в морг выполнить!

Доктор-весельчак удалился, а другой, тот самый, который вел речь о медальоне, с удивлением посмотрел на Наталью.

Та вынула из кармана руку и раскрыла кулак, показывая ему медальон.

– Вот, смотрите, он… Он дома остался. А бабушка… Бабушка Аглая его всегда носила, не снимая. Я и привезла его ей.

Врач осторожно взял медальон в руки, раскрыл и присвистнул:

– А я думал, что у нее типичный посттравматический бред, сопряженный с Альцгеймером или чем-то подобным. Надо же, медальон этот в самом деле существует. И мальчик тоже. В красной рубашке, с белыми волосами и синими-пресиними глазами.

Наталья благоразумно предпочла не упоминать, что мальчик и правда существовал – и его скелет лежал в зашкафье ее дома. Тогда бы доктор решил, что нести околесицу – это их семейная черта.

– Мне к ней можно? – спросила Наталья с тайной надеждой, и доктор, повертев медальон и возвращая его женщине, ответил:

– Ну, с учетом ее крайне лабильного состояния…

Он взял медальон и смягчился:

– Ну ладно, для вас сделаю исключение. Вы ведь внучка.

– Двоюродная, – добавила, стараясь не покраснеть, Наталья. Врачу не нужно было знать правду, тем более что она и сама ее не знала.

Но страстно желала узнать. Поэтому и собиралась посетить пришедшую в себя Аглаю. То, что она оказалась в той же клинике, что и девочка, спасенная Натальей и доставленная сюда «Скорой», было не иначе как судьбой.

Или банальной, невероятной, практически сказочной случайностью, которых в жизни бывает гораздо больше, чем предусмотрено статистикой.

Ей срочно надо было поговорить с Аглаей, потому что только она могла объяснить ей, кто этот мальчик в красной рубашке, с белыми волосами и синими-пресиними глазами.

И почему его скелет покоился до недавнего времени в замурованном камине ее дома.

– Это ее сын? Или внук? – спросил доктор задумчиво, а Наталья, не зная, что сказать, наконец вымолвила:

– Тот, кто ей был очень дорог. И кто давно умер.

Врач встрепенулся:

– Ах, несчастный случай? Или банальный аппендицит, перешедший в гнойный перитонит?

Забирая медальон, Наталья сказала:

– Убийство. Зверское и нераскрытое. Ну, вы теперь пустите меня к бабушке Аглае?

– Но не больше чем на четверть часа! Пациентка очень слаба, а попытка закатить скандал и отчихвостить меня стоила ей последних сил! – предупредил доктор, раскрывая дверь палаты и пропуская в нее Наталью.

Женщина подошла к кровати, на которой лежала вдова композитора. Глаза Аглаи Филипповны были закрыты, но едва Наталья приблизилась к ней, старуха их распахнула.