Крылья беркута

— Ты же на поясницу жалуешься. Отдохни малость. А с комнатой ничего не случится. Не съем я ее комнату. Пусть спасибо скажет за то, что убираем. Я думала, в монастыре никому нет привилегий, а оказывается, что там, что здесь.

— Не ропщи, Надюшка, благодари бога — притулок тебе дали.

Надя вошла в келью Ирины — просторную комнату на два просвета. Здесь тоже не было ничего лишнего, койка покрыта шерстяным одеялом, только вместо одной тощей, как у Анны, здесь лежали две большие пуховые подушки.

Не желая подводить старуху, Надя поспешно принялась за уборку. Когда она протирала пол у туалетного столика, ее внимание привлекла стоявшая там фотография: на ней была Ирина, а рядом — красивый черноусый поручик. Лицо поручика показалось Наде удивительно знакомым.

Фирменная надпись гласила, что фото сделано в Петрограде, и Надя решила, что это скорее всего один из тех офицеров, которые еще при ней посещали Ирину.

Работа подходила к концу, когда в келью вошла Ирина. Увидев Надю, она нахмурилась.

— Я ведь тебя не звала к себе в работницы или послушницы, — недовольно сказала она.

Надя пояснила, что у бабушки сегодня сильно болит поясница.

Ирина прошла к вешалке, повесила полушубок.

— А из-за тебя сейчас сыр-бор горел, — сказала она, остановившись перед зеркалом и расчесывая взлохматившиеся под платком волосы.

Надя вопросительно взглянула на нее.

— Да, да. Монастырские старицы узнали, что ты была в красном отряде, и так взбесились, кажется, готовы тебя в костер бросить. Игуменья защитила. Не знаю, не знаю, чем уж так ты ей понравилась? Откровенно сказать, и мне пришлось вмешаться, замолвить словечко. — Ирина улыбнулась. — Хвалю тебя, а сама не знаю за что. И главное — хвалить не хочется, через силу. Вот как бывает... Тут есть в монастыре юродивая Мелания. Она больше других шипела. И знаешь, о чем просила игуменью? Чтоб тебя послали к ней в послушницы. Ты видела ее, юродивую?

Наде вспомнилась встреча на монастырском дворе.

— Видела.

— Узнала бы, почем фунт лиха. Не человек, а смердящая язва. Говорят, ни одна послушница долго не живет при ней. Да оно и понятно. В общем скажи мне спасибо.

— А что за болезнь у нее?

— Не интересовалась.

— Вылечить нельзя? — спросила Надя.

— Зачем? — удивилась Ирина, будто Надя сказала что-то непотребное.

— Человек же!

— Ничего ты не понимаешь. Поживешь здесь подольше — узнаешь.

— Но она же больна! И к тому же юродивая.

— Ты о ней не плачь, она такая юродивая, как и мы с тобой. Я на днях слышала, как она торговалась с матушкой Евпраксией. Из доходов, которые поступали в монастырь от встреч богомольцев с Меланией, ей выделяли долю, кажется третью часть. Видите ли, этого показалось мало, потребовала половину. Вот и схватились с Евпраксией. Хотя у нее в банке кругленький счет. А в общем обе такие стервы — перестрелять их хотелось!

Ирина стащила валенки, пристроила их на стул у печки.

— Заканчивай мытье и ступай к настоятельнице. Просила, чтоб ты пришла. Я предполагаю, о чем будет разговор, однако это не мое дело. Словом, сама узнаешь. Но помни одно: настоятельница относится к тебе очень хорошо. В наше дурацкое время это редкость. Советую слов ее не пропускать мимо ушей. Говорю потому, что знаю твой характер.

Глава восемнадцатая

В положенное время Надя уже приходила к игуменье, но та сказалась больной и велела ей прийти дня через два. И вдруг — неожиданность, настоятельница вызывает сегодня. К чему бы это? Ирина-то знает, но не говорит. Быть может, нашли ей новую работу? Ну что ж, Наде никакая работа не страшна. В работе время будет быстрее бежать, а вот так, как теперь, когда девать себя некуда, оно тянется, тянется, и кажется, что нет ему ни конца, ни края.

Как всегда, игуменья встретила Надю приветливо, но спросила, зачем она пришла.

Надя растерялась:

— Разве вы меня не звали?

— Нет.

— А Ирина Ивановна сказала...

— Ах, вон в чем дело! — протянула игуменья. — Нет, я не звала, но вообще разговор был о тебе. Ирина Ивановна заметила, что ты ходишь чем-то расстроенная, задумчивая. Это правда?

Надя не сразу нашлась что ответить. Конечно, всякое бывало. Для веселья да радости у нее пока нет причин, но если иногда становилось тягостно, она таила свою хмурь, чтоб никто не знал, как грустно, одиноко у нее на душе. А вот Ирина разглядела то, что удалось скрыть даже от бабушки Анны. Может, Ирина незаметно следит за ней? Недоброе чувство к Ирине в который уж раз шевельнулось в душе Нади, ведь могла же Ирина хотя бы намекнуть, о чем предстоит разговор с игуменьей.

— Так о чем же ты тоскуешь, дитя мое? — допытывалась игуменья.

— Не знаю. Мне кажется, я и не тосковала. Бывает, задумаешься, и только.

— А ты не смущайся, человеку все свойственно — и радость, и горе, и тоска. В этих чувствах нет ничего постыдного. Скажи, что с тобой, авось и смогу помочь.

— Спасибо. Со мной — ничего.

— Присмотрелась к монастырской жизни?

— Да.

— Может, она угнетает тебя?

— Нет, почему же? — не совсем уверенно ответила Надя, все еще не понимая, куда клонит игуменья.