Крылья беркута

Надя увидела у стола двух офицеров. Один из них был пожилой, с седоватыми длинными усами, второй совсем еще молодой, не старше Семена или Сергея Шестакова. Над верхней губой у него чуть заметно чернели усики.

На столе перед офицерами стоял самовар, чашки, на тарелках лежали куски свиного сала, белый хлеб, нарезанный большими ломтями. Картина казалась совсем мирной: офицеры пили чай, слегка посмеивались, о чем-то дружелюбно разговаривали, курили... Своим видом они не внушали боязни и страха, казалось, что два приятеля собрались почаевничать и что не в этой комнате только что кричал истязуемый человек и не отсюда вывели его, окровавленного, полуживого.

Но Надя знала, что все это было, и что именно эти люди пытали человека, и что именно их, этих людей, ей надо бояться и остерегаться, быть настолько осторожной, чтоб не дать им повода для малейшего подозрения.

— Ну-с, — добродушно спросил седоусый, — будем говорить?

— Пожалуйста, — сказала Надя. — Только я не знаю — о чем?

— Почему задержали?

— Я не знаю. Мне не сказали. Я показала свое удостоверение, а оно почему-то не понравилось. Почему — не знаю.

— Давай сюда.

Надя отдала.

— О! Гимназистка, — неопределенно протянул седоусый и передал Надино удостоверение младшему.

Тот тоже внимательно прочитал его и положил на стол перед старшим.

— Надо полагать, жительница Южноуральска?

— Да.

— Корнеева, Корнеева, Корнеева, — зашептал старший, словно стараясь вспомнить что-то. — Кто родители?

— Мои родители казаки, отец хорунжий, георгиевский кавалер.

— Вон что!

— Где он сейчас? — спросил молодой.

— Убит на войне. Мамы тоже нет. — Как-то так получилось, что голос у Нади дрогнул. — Мы с бабушкой жили у дяди. Фамилия моего дяди Стрюков. Иван Никитич Стрюков, купец; он, правда, не родной мой дядя. Когда не стало отца и умерла мама, он забрал нас к себе — меня и бабушку.

— Подожди, — прервал ее седоусый. — Значит, ты родственница известного купца Стрюкова и жила у него? — видимо не совсем доверяя Наде, переспросил он.

— Да.

— И куда же ты держишь путь? — спросил молодой.

— В Урмазымскую крепость.

— Зачем?

— Там моя тетя.

— Ничего не понимаю, — сказал молодой. — Жить у купца-миллионера Стрюкова и дойти до такого рубища! — Он подошел к Наде и презрительно дернул за рукав шубейки.

Надя поняла, что наступил самый ответственный момент: или она заставит поверить ей, и ее отпустят, или же найдут подозрительной и тогда... Что тогда будет — Надя старалась не думать.

— А что делать? У дяди отобрали дом, дали ему всего одну комнату, а меня выгнали; Ирина, родная дочь Ивана Никитича, и моя бабушка живут в монастыре; я тоже хотела в монастырь, но меня не приняли, боятся тифа.

— В городе тиф? — спросил седоусый.

— Тиф. Народ мрет. И голод. Вот я и поехала. Иван Никитич неохотно отпустил меня. Конечно, у него много знакомых, помогли бы, но за ним следят красные... Подозревают в связи с атаманом.

— Что в сумке? — спросил молодой.

— У меня? Ничего. Кусочек хлеба.

— Покажи.

Надя развязала котомку, достала небольшую краюшку черного, как земля, хлеба.

— Больше ничего?

— Ничего.

— И ты с этим куском хотела добраться до Урмазымской? — спросил седоусый.

Надя ничего не ответила.

Седоусый офицер поднялся, молча взял два ломтя хлеба, на один сложил несколько кусочков сала, прикрыл другим ломтем и, подойдя к Наде, протянул ей.

— На. И счастливой дороги.

Надя растерялась.

— Ну, что вы, что вы!.. Спасибо. Не надо...

— Бери, бери! Своих не обижаем.

— Дают — бери, а бьют — беги, — добродушно улыбаясь, подал голос молодой.

— И быстрее беги на станцию, — посоветовал седоусый. — Может, еще захватишь поезд, а то как бы не пришлось здесь ждать несколько суток. Встретится необходимость — милости просим, поможем, чем сможем.

Надя положила хлеб в котомку, еще раз поблагодарила и, собрав все свои силы и выдержку, направилась к двери не спеша. А как ей хотелось броситься во всю прыть, чтоб скорее исчезнуть из этой комнаты!

— Корнеева! — окликнул ее седоусый.

Надя вздрогнула.

— А удостоверение? Откровенно говоря, мадемуазель, документ у вас не очень убедительный, но кому не известно имя Стрюкова, да и вообще, мне кажется... — Он так и не сказал, что ему кажется. — Возьмите ваше удостоверение и вот пропуск.

Наде и верилось и не верилось, что все закончилось так благополучно и то страшное, чего она боялась, осталось позади.

«Выбраться, скорее выбраться из этого дома!» В передней, где находились казаки и солдаты, ни к кому не обращаясь, она показала пропуск.

— Давай жми, — сказал солдат.

— Да смотри больше сюда не попадай, — хохотнув, добавил другой. — Жаль, что уходишь, а я собирался тебя плеточкой маленько пощекотать.

Надя вышла в сени. Со света ей показалось, что там тьма кромешная и уж очень много людей, гораздо больше, чем было.

К ней кинулась с расспросами какая-то женщина, но конвоир прикрикнул:

— Проходи, проходи, нечего рассусоливать. А ну, пропустите, — добавил он и подтолкнул Надю к выходу.

И тут лицом к лицу Надя столкнулась с Коняхиным. Эта встреча была так неожиданна, что Надя даже остановилась.