Крылья беркута

Семен Маликов сидел в прихожей на стуле, ближе к входной двери, и чуть слышно играл на гармонике. Рядом стояла прислоненная к подоконнику винтовка, чуть поодаль, ближе к кабинету, пулемет. В углу комнаты лежали несколько седел, шашка, скатка шинели и разные другие принадлежности солдатской жизни.

Несмело приоткрыв дверь, в прихожую бочком втиснулся Василий. На нем была все та же заношенная, покрытая заплатами одежда, только на ногах красовались почти новые опойковые сапоги, щедро смазанные свежим дегтем. Едва Василий вошел, как всю комнату заполнил такой едучий дегтярный запах, что Семену не составляло никакого труда отыскать, откуда он исходит.

— Здорово, — несмело сказал Василий.

Семен молча кивнул головой и, не прекращая игры, указал на стул рядом. Василий сел, не спеша оглядел комнату, еле слышно вздохнул: то ли не понравился увиденный беспорядок, то ли еще что...

— Играешь? — шепотом спросил он.

— Нет. Дрова рублю, — не сразу ответил Семен Маликов.

Василий добродушно ухмыльнулся.

— Веселый ты человек, Сень.

— Ужасно, — отозвался Семен и, ощерив зубы, изобразил на своем лице улыбку, какой можно было пугать детей.

— А я, брат, ухожу. Прощай, друг, — погрустневшим голосом сказал Василий.

— Куда уходишь? — удивился Семен.

— Так что в Соляной городок.

Ответ Василия совсем озадачил Семена.

— В Соляной? Там же белые! Контрразведка ихняя! Может, к ним потянуло?

— А на кой они мне нужны? — недовольно сморщившись, сказал Василий. — Урождением я оттудова.

— А-а, ну тогда все понятно-о! — насмешливо протянул Семен. — Контрики будут там расстреливать нашего брата, а ты станешь им на руки воду сливать.

— Да ты, Сень, чего несешь?! — опешил Василий. — И скажет же человек!.. Слушать неудобно.

— А что? Очень даже просто! Заставить могут? Свободно! Глядишь, и тебе зуботычину отвалят.

Посерьезнев, Семен с упреком сказал:

— Не сидится здесь? Да?

— И без меня тут голод, — Василий помрачнел. — Мрут люди, да и только. А мне обитаться тут совсем никакого резону нет. Там, может, еще и в работники наймусь... А тут чего? Задарма и то никому не набьешься.

— Тянет батрачить? — с издевкой спросил Семен.

— Тянет или же не тянет, исть-пить надо. — Василий вместе со стулом пододвинулся к Семену и таинственно сообщил: — Иван Никитич Стрюков письмишко мне написал, хорошее. Хочешь почитать? На, читай, — не дав Семену ответить, Василий торопливо вытащил из кармана неопределенного цвета тряпицу, когда-то служившую носовым платком, достал из нее вчетверо сложенный лист бумаги. — Во, почитай-ко! Только давай в голос.

Семен нехотя, главным образом из-за того, чтоб не обидеть Василия, взял лист, не спеша развернул и стал читать. То, что было написано там, называлось аттестацией. Стрюков усиленно расхваливал Василия за его тихий и скромный нрав, за трудолюбие, честность и уважительность. Он заверял будущего хозяина, что, если тот возьмет Василия к себе в работники, раскаиваться не станет. Семен пробежал глазами бумажку еще раз.

— Ну, чего скажешь? — с гордостью спросил Василий.

— Ничего бумажка. Хвалит Стрюков. По его мнению выходит, будто весь ты из чистого золота или даже вообще драгоценный.

— А я тебе о чем? — довольно улыбаясь, сказал Василий.

Семен зажал бумагу меж двух пальцев и, слегка помахивая ею, заговорил:

— Знаешь, чего я посоветую? По-дружески. Кинь эту бумажку в нужник и оставайся у нас.

— Да ты что?..

На лице Василия появился испуг, будто его драгоценной бумажке грозила страшная опасность. Он решительно выхватил листок у Семена.

— Верное слово говорю, — продолжал Семен, — оставайся у нас, доконаем разных стрюковых и всякую другую беляцкую сволочь и тогда, знаешь, как станем жить? И во сне никому не снилось!

— Погоди, Сень, — взмолился Василий. — Ты про Стрюкова всякие слова... А я тебе другое скажу: ну что Стрюков? Он мне ничего плохого, окромя хорошего. Вот так я тебе скажу!

— Сапогами он наделил?

— Сапоги тут ни при чем, — немного смутился Василий. — Сапоги — что? Ничего.

— Ты все ж сознайся, он?

— Ну, он. Ничего в том плохого.

— Эх, ты, Вася-Василек, — вздохнув, с сожалением сказал Семен. — Ну, до чего же ты темный! Лес дубовый, кол еловый. В башке никакого просветления. Толкуешь человеку, а ему вроде бы и дела нет. Ты хоть то пойми, что на земле революция, Советская власть шуровать начинает, а ты все под каблук буржуякам лезешь.

— Как я тебя ничем не обидел, ты и не злись на меня, Семен, не злись, — сказал Василий, неясно сознавая, что он все-таки в чем-то повинен и Семен налетает неспроста.

А Семен от этих слов распалился еще больше.

— Так за тебя же, слышь ты, обидно! — зло зашептал он, размахивая перед лицом Василия своей грубой рукой с бугорками окаменевших мозолей на ладони. — Хочется, чтоб человеком стал.

— По-твоему, что ж, выходит, я обезьяна? Или как? — спросил Василий.