Крылья черепахи

Автомат падает на пол. Уцелевшие дезертиры выбравшиеся из кровавой кучи-молы на кровати, не пытаются его подобрать. Выражение их лиц словно управляется тумблером: из глумливого – назад в затравленное, скачком.

Мужчина уже опомнился. Он подхватывает автомат. Грабителей он отпустил бы, но насильникам нет спасения.

— Не надо, папа.

Сын проснулся, все понял, тишком пробрался в гостиную, снял со стены не замеченное дезертирами ружье и нашел в шкафу патроны. Сыну не меньше отца хочется сполна рассчитаться с подлецами, но он умный мальчик. И он не испытал унижения, равного унижению отца.

— Папа, зачем нам лишние трупы? Ну, вы! — Это трясущимся дезертирам, поддерживающим портки. — Воя отсюда! В окно!

Прыг, прыг! Окна спальни выходят во двор, оттуда можно уйти задами. Какие дезертиры, вы а чем? Не видели! Да хоть обыщите весь дом – разве мы похожи на укрывателей?

Плачущая женщина пытается прикрыть грудь обрывками ночной рубашки.

— Мама, все в порядке, не плачь, все уже кончено… Труп за ноги стаскивается на пол. На постельном белье – обширные глянцевые пятна.

— Это надо сжечь. Не выстирать, а именно сжечь…

— Почему? — Отец в недоумении. — Мне кажется, мы должны сообщить кому следует…

Он сам не знает, кому следует сообщить о дезертирах, и оттого возражает несколько неуверенно, но находит у всхлипывающей жены поддержку кивком. А может быть, ей просто жаль жечь почти новое белье.

— Не надо никому сообщать, — по-взрослому низким голосом говорит сын. — Вы ничего не понимаете. Правда не надо. Папа, где у нас лопата? Его надо закопать подальше, я знаю хорошее место. И автомат тоже надо закопать…

Он уходит за лопатой, а мужчина с неловкостью – он оказался не на высоте! — прижимает к себе подругу, гладит вздрагивающие плечи: «Успокойся, родная, все хорошо. Это печальное недоразумение, но оно кончилось и больше не повторится, впереди у нас только хорошее, это я тебе обещаю…»

И в его объятиях женщина понемногу успокаивается.

Проснулся. Бр-р…

Все орут. Милена Федуловна бьется в истерике, а при ее телесах это страшное зрелище. Что такое, почему базар?

— Она сгущенку украсть хотела! — просвещая меня, пронзительно верещит Викентий. — Большой ложкой влезла! Вон в ту банку, что открыта!

— Кеша, как тебе не стыдно! — упрекает его бабушка. — Ты же мужчина!

— Да? — Викентий на миг теряется, заподозрив, что в статусе мужчины заложены не одни сплошные преимущества. Он этого не ожидал и сильно расстроен. Кроме того, он шибко не любит Милену Федуловну. — А сгущенка все равно общая!

Неотразимый аргумент.

Леня не вмешивается в диспут, но взрыкивает и булькает, видимо, ухитрившись отыскать в происшествии юмористическую сторону. Матвеич кряхтит и вертит головой. Коля угрюмо молчит, он вообще неразговорчивый. Инночка гыкает. Надежда Николаевна возмущена: «Безобразие!» Точку в происшествии ставит, естественно, Феликс.

— Значит, так… — говорит он, обращаясь вроде бы к схваченной за руку преступнице, а на деле к нам всем. — Как врач я заявляю, что не вижу здесь пациентов, которым повредило бы небольшое лечебное голодание. И рыбная диета тоже. Как мужчина я вполне понимаю уважаемую Милену Федуловну и не имею к ней претензий. Однако как… э… кстати, мы еще не выбрали старшего в нашей команде, руководителя, что ли. Предлагаю свою кандидатуру. Есть другие предложения? Нет? Проголосуем или сначала откроем прения?

— Преть не будем, — взрыкивает Леня. Рот до ушей.

— Очень хорошо. Кто против? Воздержавшиеся? Одна. Значит, большинством голосов. Итак, как временный комендант «Островка» я заявляю уважаемой Милене Федуловне, что вторая попытка кражи из общего котла кончится для нее принудительной голодовкой. Всех касается. Марии Ивановне объявляю устный выговор за плохое исполнение функций завхоза. Все продукты должны лежать в отдельном номере, ключ от которого завхоз не имеет права доверять никому, включая меня. Надеюсь, нанопитеки туда не заберутся… — Викентий, заблестевший было глазами, возмущенно фыркает: он не вор, а честный взломщик! — Диспозиция на остаток дня: ловля рыбы и плавучих дров, приготовление ужина, просмотр теленовостей…

— Уже, — угрюмо перебивает Коля, взглянув на часы. — Восемнадцать ноль одна, новости ОРТ.

— Раз уже, тогда включай.

Из недр древнего «Горизонта» сперва прорывается звук, искаженный и прерывистый, как бред больного малярией: