Крылья черепахи

— Да… Скучно как-то; Что-то народ больно уныл…

— А вы разве не смотрели новости? — удивляется Мария Ивановна. — Ах да, я забыла, вы же ходили за дровами…

— Простите, Виталий.

— О половодье, что ли? Я смотрел.

— Что вы, Виталий! Я о центральном канале, не местном… Половина выпуска о наводнениях по всему миру – катастрофических, заметьте, наводнениях! Даже в Сахаре. Если так пойдет дальше, там снова появятся крокодилы…

— Разве в Сахаре когда-то водились крокодилы? — изумляюсь я.

— Представьте себе, водились, и не так давно, — просвещает неуча географичка. — Последний сдох лет семьдесят назад вместе с усыханием водоемов на нагорье Тибести… Но я не о том… Наводнение в Калахари, в Гоби. В Центральной Австралии. Наводнение в Атакаме – на высоте трех тысяч метров! Там нет поблизости снежных вершин, а дожди выпадают раз в пятьдесят лет. Я уже не говорю о муссонных странах – там просто кошмар. Поверьте, Виталий, такого на памяти людей не было никогда, я знаю…

Все-то она знает.

— А у нас? — спрашиваю я. Она вздыхает.

— И у нас, как у всех…

— Да? А вот сейчас проверим.

Я достаю мобильник и набираю номер Мишки Зимогорова. Долгие гудки. Мне представляется Мишкин домашний телефон, вокруг которого плавают налимы и пятятся хвостом вперед черные раки. Наконец Мишка берет трубку.

— Ну?

— Привет, собака! — обрадованно кричу я. — Дрыхнешь, что ли? Много принял?

— Ну как… — сонно бормочет Мишка. — Вчера посидели немного… почти тихо, но соседи все равно ментов вызвали… Олег, это ты, нет? Деньги завтра, чтоб я сдох, мне Лихоблудов аванс обещал…

— Я тебе не Олег, и ты меня плохо знаешь, — угрожаю я. — От меня ты деньгами не отделаешься: или два раза по морде, или хороший коньяк. За что? Отвечаю: за «Островок». Кто мне его насоветовал?

— А, это ты, жук полосатый, — нагло зевает в трубку Мишка. — Ну и как тебе в «Островке», пишется?

— Мне в «Островке» так, — сдержанно отвечаю я, — что пузыри еще не пускаю, но скоро буду. Резной мостик помнишь? Снесен и уплыл, остров тонет, жрать нечего. Холодно, мебель жжем. Въехал? Да, тут у нас еще труп…

— Погоди, погоди, — бормочет Мишка и звучно прочищает горло. — Не понял: какой труп?

— Мертвый, блин!

Десять секунд Мишка Зимогоров усваивает информацию. Затем начинает орать, что это потенциальный сюжет, что он завидует моему приключению, из которого я впоследствии вынесу немало приятных воспоминаний, и все в таком духе.

А я мечтаю при следующей встрече отломать ему конечности. Или нет, лучше напроситься к нему на пьянку, остаться ночевать, а утром поглотить все оставленное на опохмел пиво. Из общения с людьми вроде Мишки вырастали великие инквизиторы.

— Кончай базар, — говорю ему я, а Мария Ивановна морщится от перлов современной изящной словесности. — У вас в Москве как – потопа нет?

Мишка говорит, что сейчас глянет в окно, а я думаю над моим «у вас». У вас в Москве… Вжился в местность, пустил корни. Еще дня три назад я сказал бы «у нас в Москве».

— Ручьи текут, сугробы тают, — рапортует Мишка. — Солнышко светит.

— И все?!

— Какой-то хмырь пиво пьет на ходу, сейчас под иномарку попадет… Не, не попал…

— Понятно, — бросаю я в трубку. — Ну пока.

— Погоди, а чего ты звонил? — интересуется Мишка, но я даю отбой и докладываю Марии Ивановне о полном благополучии в Первопрестольной, несмотря даже на наличие в ней Мишки Зимогорова.

— Об этом надо всем рассказать, — немедленно оживает Мария Ивановна. — Пусть верят, что все в порядке. Паника, Виталий, нам совсем не нужна.

— Паники вроде и нет, — говорю я. — Так, унылость…

— В таких случаях, как наш, паника редко возникает сразу, ей нужно какое-то время, чтобы созреть… — я пожимаю плечами, и тут нас зовут обедать.

В рыбном бульоне плавает маленький кусочек щуки, ершиная голова с грустными белыми глазами и полтора чьих-то плавника.

— Не уха, — досадливо крякает Матвеич, шумно отхлебнув пойло. — Для ухи, едреныть, что надо? Кто сказал – картошка? С картошкой, едреныть, выйдет не уха, а рыбный супчик. Настоящая уха – это рыба, лук и специи, больше ничего. Лаврушка там, едреныть, перец горошком…

Просто удивительно, как быстро десять человек могут подъесть все запасы, не ощутив, однако, особой сытости. Хлеб нарезан прозрачными на просвет кусочками – по одному на едока. Столько же осталось на ужин, а с завтрашнего дня нам придется обходиться без хлеба и вспоминать «Любовь к жизни» Джека Лондона, который, в отличие от Мишки Зимогорова, Виталия Колорадского и большинства их общих знакомых, знал, о чем пишет.

Новость о столице принята благосклонно, но зловредный телевизор опять показывает всякие документальные ужасы: затопленные мосты в Париже, катер спасателей, плывущий по улицам Лондона, катастрофическое наводнение на Гудзоне, селевой поток в Перу и прорвавшую дамбы желтую Хуанхэ.

В Испании тонут Валенсия и Галисия. Жаль: испанцев я уважаю. Они придумали сиесту. Зеваю.

— Ты что, спать собираешься? — осведомляется у меня Феликс.