Крылья голубки

– Это и есть все, что надо, с ее точки зрения. Это вероятность – я имею в виду вероятность по меркам миссис Лоудер – того, что можно будет не дать мне стать ей помехой, как-нибудь, любым способом, устроив так, чтобы ты виделась со мной легко и часто. Она уверена, что я нуждаюсь в деньгах, и это дает ей время. Она верит, что у меня есть некоторая доля деликатности, в том отношении, что я постараюсь улучшить свое состояние, прежде чем приставлю пистолет к твоему виску, требуя, чтобы ты это состояние со мной разделила. Время, которое мне для этого понадобится, оказывается тем временем, которое пойдет ей на пользу, если она сама не повредит делу плохим отношением ко мне. Более того, она вовсе не желает плохо ко мне относиться, – продолжал Деншер, – я думаю, честное слово, каким бы странным это тебе ни показалось, что ей самой я скорее нравлюсь, и если бы речь не шла о тебе, я мог бы стать для нее чуть ли не ее личным «молодым человеком» – домашним любимцем, вроде болонки. Она ведь не относится пренебрежительно ни к интеллекту, ни к культуре – совершенно наоборот! – ей хочется, чтобы они украшали ее стол и дом и ассоциировались с ее именем; и я уверен, что порой ей причиняет острую боль то, что моя персона одновременно столь желательна и столь неприемлема. – Деншер на миг замолчал, и его собеседница вдруг увидела на его лице странную улыбку, еще более странную, чем ее собственная в ответ на его проницательное сообщение. – Я даже подозреваю, что – если бы правда стала известна – в глубине души я нравлюсь ей больше, чем тебе самой, поэтому она и делает мне честь, считая, что мне можно довериться и я сам погублю дело, успеха которого добиваюсь. Вот тут, говорю я, и есть ее предел. Я не из тех романтических любовников, чье чувство изнашивается, размывается, изживает себя, не выносит близости. Только раз, хотя бы в самой малой степени, допусти, что это так, твоя гордость и предубеждение тотчас позаботятся обо всем остальном: гордость, тем временем досыта накормленная по системе, которую собирается применить к тебе твоя тетушка, и предубеждение, возбужденное сравнением, для чего она создаст тебе необходимые возможности и которое будет вовсе не в мою пользу. Я ей нравлюсь, однако я понравлюсь ей гораздо больше, когда она добьется чуть больше успеха в том, чтобы заставить меня выглядеть несчастным. Потому что тогда я стану меньше нравиться тебе.

Кейт проявила к этому его высказыванию должный интерес, но ничуть не встревожилась; и, словно платя той же монетой за его мягкий цинизм, после секундного молчания ответила:

– Я понимаю, понимаю… Какой же выгодной сделкой она, должно быть, меня считает! Я это сознавала, но ты смог углубить это впечатление.

– Думаю, ты не ошибешься, – ответил ей Деншер, – если позволишь ему проникнуть как можно глубже.

Он и в самом деле предоставил ей массу материала, ее порадовавшего – Кейт без колебаний показала ему, что это так.

– То, что она согласилась тебя слушать и тебе отвечать, что храбро пригласила тебя приходить к нам в дом, как ты говоришь – это ведь просто колоссальная идея, ты же понимаешь, достойная всех ее других крупных дел, какие – насколько я знаю других людей – выделяют ее из общего ряда.

– О, она великолепна, – согласился Деншер, – по своим масштабам она просто достойна колесницы Джаггернаута – этот образ пришел мне вчера в голову, пока я ждал твою тетушку в гостиной на Ланкастер-Гейт. Вещи в вашей гостиной походят на фигуры странных идолов, режущих глаз своим мистическим уродством, от которого у человека уши могут встать дыбом.

– Да, правда, – не стала возражать Кейт, и у них состоялась одна из тех глубоких и свободных бесед об этой замечательной даме, где все ноты, кроме доверительной, прозвучали бы для них фальшиво. Были там и сложности, были и вопросы, но духовное единение этих двоих оказалось сильнее всего остального. Кейт какое-то время не произносила ни слова в опровержение «великодушной» дипломатичности тетушки Мод, и они так и оставили эту проблему, как оставили бы любой другой прекрасный материал для монумента в честь тетушкиных способностей. Однако, продолжал свое повествование Деншер, ему пришлось встретить лицом к лицу колесницу Джаггернаута и в другой связи; он ничего не опустил в отчете о своем визите, и менее всего то, как тетушка Мод в конце концов откровенно – хотя и в результате искусного давления – осудила тот тип людей, к которому он принадлежит, отсутствие у него должных ориентиров, его инциденты с иностранцами, его странную биографию. Она заявила ему, что он всего лишь наполовину британец, – «от чего я бы ужасно расстроился, – признался он Кейт, – если бы сам не допускал такой мысли».

– Видишь ли, мне и в самом деле было любопытно, – объяснил он, – выведать у нее, каким странным созданием, какой социальной аномалией, в свете принятых ею норм, выглядит человек, получивший такое образование, как у меня.

Какое-то время Кейт ничего не говорила. Потом спросила:

– С какой стати это должно тебя беспокоить?