Крылья голубки

Соответственно рекомендации миссис Лоудер, ничего не должно было быть сказано Кейт – на столь мощном прикрытии в лице тетушки Мод и могла надежнее всего покоиться мысль об интересных осложнениях; и когда, после беседы, о которой мы только что сообщили, Милли снова виделась с Кейт, не упоминая никаких имен, ее молчание стало успешной проверкой ее душевных сил перед началом нового вида развлечений. Вид этот был тем новее, что содержал в себе известную меру беспокойства: прежде, когда Милли намеревалась развлекаться, у нее руки были несколько более свободны. И все же было довольно «волнительно» сознавать, что существует еще более острый повод интересоваться привлекательной девушкой, какой Кейт и теперь продолжала по преимуществу для нее оставаться; вдобавок к тому – это и было самое великолепное – повод был таков, что привлекательная девушка о нем и подозревать не могла. Таким образом, Милли еще дважды по два-три часа проводила вместе с Кейт, пристально вглядываясь в ее лицо в свете нового знания о том, что это – лицо, на котором покоился более или менее знакомый взор мистера Деншера и с которого к тому же в его глаза глядели ее собственные, глядели не менее, а более красиво. Милли поддерживала душевное равновесие мыслью, что его глаза неминуемо глядели так красиво, как только были способны, в тысячи других лиц, и проследить, что это за лица, ей никогда не представилось бы возможности; однако поразительным результатом стало то, что мысль эта усилила для нее ту сторону личности ее подруги, о которой она, несомненно, уже оказалась более готова, чем сознавала сама, думать как о другой стороне – «обратной», не вполне поддающейся исчислению. Это было ни на что не похоже, и Милли сознавала, что так оно и есть, но обратная сторона неожиданно оказалась повернута прямо к ней близким соседством мистера Деншера. У нее не было того оправдания, что она знает – у Кейт такая сторона действительно существует, поскольку покамест ничто не доказывало, что это именно так. Ну и что? Теперь так оно и шло: с этой другой стороной (она ведь никуда не девалась!). Кейт приходила и уходила, целовала Милли в знак приветствия и, прощаясь, толковала с ней обо всем, как всегда, но – как оно теперь, столь неожиданно, стало для Милли – оставалось это

. По правде говоря, наша юная леди, несомненно, не ощущала бы так остро отличие этих двух встреч от предыдущих, если бы сама не предвкушала заранее возможности собственных предательств. А потом случилось так, что, расставшись, она стала задаваться вопросом: да не было ли все дело в том, что она сама оказалась «другой», позволив несказанному так ею завладеть? Еще позже самым странным из всего произошедшего показалось ей то, что, спрашивая себя, как же Кейт не смогла этого почувствовать, она поняла, что стоит здесь на краю великой тьмы. Ей никогда не узнать, что на самом деле чувствует Кейт или – что она считает по любому, представленному ей кем-то вроде Милли Тил, поводу. Кейт никогда – и вовсе не по злому умыслу, не из двуличности, а просто из-за недостаточности общего языка – не сумеет сделать свои слова более доступными или хотя бы более удобными для понимания «кого-то вроде». Поэтому именно в качестве «кого-то вроде» Милли наблюдала за Кейт, как за кем-то другим, и в качестве «кого-то вроде» она храбро бросилась в гости – нанести обещанный и наконец-то назначенный визит в Челси – квартал знаменитого Карлайла, поле проявлений его духа, его ярых сторонников и место обитания «бедной Мэриан», столь нередко упоминаемой и, по-настоящему, там вовсе духовно неуместной. При первом взгляде нашей молодой женщины на бедную Мэриан все ее прежние впечатления отступили, дав место чувству, что в Англии, по-видимому, социальный статус сестер может быть противоположным; что общая почва для положения в обществе каждой из них может быть утеряна: и разумное объяснение такому состоянию дел можно найти в ее иерархическом, аристократическом устройстве. Где именно в этом устройстве поместила миссис Лоудер свою племянницу, оставалось пока вопросом, не вовсе лишенным двусмысленности, хотя Милли при всем при том была уверена, что лорд Марк точно определил бы это место – если бы захотел, да еще в то же время определил бы его и для самой тетушки Мод; однако было очевидно, что миссис Кондрип располагалась в совершенно иной географии. Ее невозможно было бы отыскать на той же социальной «географической карте», и казалось, что обеим ее гостьям пришлось переворачивать лист за листом, прежде чем прозвучал наконец возглас облегчения: «Вот она!» Разумеется, через разделявшее их «ущелье»

был

перекинут мост, и мост был тут поистине необходим, но у Милли осталось впечатление, породившее вопрос, в более широкой связи, мосты или сами ущелья сильнее всего поразят умы тех, кто не удостоился быть воспитанным в этой географической системе. Будто бы у них дома, в Америке, в противоположность этому, не существовало ни того ни другого – ни самой разницы от статуса к статусу, ни, на каждой из сторон, а особенно на одной из них, ужасно хорошего способа – сознательного ослабления сознательности, какое могло все на свете сгладить. Сознательное ослабление, во всяком случае, как и ужасно хороший способ, разница, мост, ущелье, пропущенные листы социального географического атласа – все они, следует признаться, для нашей юной леди явились результатом – за отсутствием более солидного материала – легких литературных повествований, легенд, смешанного, блуждающего эха Троллопа, Теккерея, может быть, большею частью Диккенса, под чьим благожелательным влиянием и совершалось это паломничество. Позже, но в тот же вечер, Милли смогла поведать Сюзи, что ее легенда до самого конца струилась прозрачно, что обожаемый автор «Ньюкомов» и был в конечном счете главной нотой встречи: картина, правда, не показывала больше, чем Милли рассчитывала увидеть, или, скорее, там присутствовало меньше, чем она опасалась, возможных «пиквикских» черт. Милли объяснила, что этим она хочет сказать, что миссис Кондрип вовсе не оказалась точным подобием миссис Никльби, ни даже – хотя, судя по тому, как бедная, обеспокоенная Кейт обычно о ней говорила, эта женщина могла быть похожей на кого угодно – подобием овдовевшей и раздраженной миссис Микобер.