Крылья холопа

Однажды за разговорами Гервасий и не заметил, как засиделся у Выводковых до полуночи. На дворе разбойничала метелица. Анисья вздумала было ступить за порог избы, но, едва приоткрыв дверь, тотчас же отпрянула.

— Куда в непогодь этакую, — обратилась она к Гервасию. — Ни зги… Проси, Никеша, гостя. Пускай заночует.

Рубленник поблагодарил и остался. Так было и на другую ночь, и на третью. И до того это стало обычным, что ни мать, ни сын нисколько не удивились, когда Гервасий принес к ним свой сундучок и обосновался у них как постоялец.

— А не податься ли нам, сынок, в Москву? — предложил Гервасий, едва начал ржаветь снег. — Дался тебе твой вотчинник. Авось и без него не помрем.

— Боюсь, изловят, — нерешительно заметил Никешка.

— Нас-то? — Рубленник ухарски сдвинул на затылок баранью шапку. — Э, браток, еще тот, не родился, кто на мякине меня проведет!

Выводков подумал, подумал и решил, что сам бог пришел к нему на помощь. Гервасий, мол, человек бывалый, немало бродил по дорогам хоженым и нехоженым. Ему небось доподлинно ведомо, как уберечься и от лютого зверя, и от зоркого глаза боярского соглядатая.

Чем ласковей пригревало солнце, тем продолжительней становились прогулки Гервасия и Никешки. Собственно, прогулками назвать их отлучки нельзя было. Они никогда не возвращались из леса домой пустыми — оба каждый раз тащили на спине по увесистой вязанке хвороста и сучьев бурелома.

В один из дней, когда Гервасий выполнял заданный старостою урок, Никешка потихоньку перенес из сарая в лес все свое тайно изготовленное добро и зарыл его в загодя облюбованном месте. Несколько раз он, пользуясь случаем, бегал в лес проверить, не перекопана ли яма, но ничего подозрительного не обнаружил.

Теперь уже торопил с побегом не Гервасий, а Никешка.

— Бежать так бежать, — уговаривал он. — Чего тут не видали!

— И то пора, — согласился Гервасий. — В воскресенье отслужим панихиду на могилке усопшего Никодима — и поминай, как звали…

В первую минуту Ряполовский не поверил, когда ему Макарка донес, что Никешка сбежал.

— Не может того быть! — разгневался боярин. — Разыскать неблагодарного… В кандалы его!.. А работать будет, будет на меня работать, на исконного своего вотчинника!

— С ним и тот, пришлый, — низко поклонившись, сказал Макар.

— Ах, грех какой! Ах ты, господи милостивый! Козни князя. Его, его это козни — ушатовские… Давно добивался… Сколько раз уговаривал: продай-де умельца, что хочешь проси за него…

Ряполовский внезапно обмяк. Этого было достаточно, чтобы у всех стоявших перед ним екнуло сердце.

«Бить будет!» — подумал Макар. И мысленно позавидовал беглому: «Молодчага, Никеша! Хоть час, да твой…»

— Ты виноват… Не отпирайся, Макарка… — притворно-ласково сказал боярин. — Ну, сам сознайся — ты?

Попробуй-ка, возрази. Вконец пропадешь. Живого места не оставят на тебе.

— Я, благодетель, — еще раз низко поклонился староста. — Вестимо, я.

— И ладненько… Вот и погонись за охальником… Изловишь — похлещем малость тебя батожком, не боле. А коли без него вернешься — не взыщи: ужо промаешься, горемычный, от моих ласк… Без счету учить тебя буду… Ну, с богом, в дорожку… Да норови держаться ближе к ушатовской вотчине… Ну, господи, благослови, ступайте! — махнул боярин рукой и усталой походкой направился к хоромам.

Не успел Ряполовский и на крыльцо подняться, как уже двенадцать конников под водительством палача Миколки и старосты Макара рысью выехали из ворот усадьбы. На развилке большака семеро всадников во главе с Миколкой свернули к лесу, а Макар с остальными направился к вотчине князя Ушатова.

На опушке леса Миколка остановил коня и задумался: «Как-никак, а уже двое суток в бегах Никешка. И хотя ушли они с Гервасием пешком, однако верст по двадцать, если не боле, делали. Выходит, искать их надо верст за сорок — сорок пять от дому. Стоит ли поэтому углубляться в лесные дебри?»

— Трогай! — распорядился Миколка. — Опушкою скачем!

Кто скажет, что палач неправильно рассудил? Сам боярин и тот оправдал бы его. Беда заключалась в том, что расчет строился лишь на предположениях. Тут-то и вышла совершенно непредвиденная ошибка.

…Только это подошли беглые к лесу, как Выводков виновато сказал:

— Прости. Утаил от тебя, побоялся сказать… Короб я тут сколотил. Вырою из ямы — увидишь, что в нем.

— А покажешь, и обида вся не в обиду. И хвалю, что не болтлив. Так и надо. Пойдем — помогу…

Идти пришлось довольно далеко, верст с десяток.

— Тут! — остановился наконец Никешка. И, достав спрятанные в кустарнике лопату и заступ, принялся за работу.

Но что случилось? Там ли он роет? Нет, все верно. Вон зарубка, вон для верности надломленный сук. Почему же нет ничего? Где короб?

Взмахи становились чаще, порывистей. Лопата яростно вонзалась в землю и далеко в сторону отбрасывала тяжелые комья суглинка.

— Не верю!.. Не может быть! — бросил Никешка лопату и, как безумный, начал разрывать землю руками.