Крым

Хрящевидные уши Двулистикова побелели, а мочки налились, словно ягоды брусники. И он, как в редких случаях душевного волнения, пренебрег субординацией и обратился к Лемехову, как давний товарищ:

– Женя, что ты говоришь! Лучше я умру, чем умрешь ты! Если тебя отстранят от работы, я в ту же секунду уйду! Я не предатель. Если кому-то ты не угоден, я этим никогда не воспользуюсь. Если ты перейдешь на другую работу, я уйду вместе с тобой. Пойдешь прорабом на стройку, и я пойду. Пойдешь учителем в сельскую школу, и я пойду. Пойдешь улицы подметать, и я пойду. Я тебе сказал, что останусь с тобой до конца, и ты мне верь!

Лемехову были приятны эти уверения в преданности. Усмехаясь, он поддразнивал Двулистикова:

– Если меня, как скифского царя, закопают в курган, то придется и тебя заколоть и закопать рядом. Ты согласен?

– Женя, я согласен! Я уже в одном кургане с тобой!

Лемехов пожалел о своей шутке. Благодарно посмотрел на товарища, лицо которого трепетало от волнения.

Они приехали в подмосковный город. Здесь размещался оборонный завод оптического стекла, уцелевший в камнедробилке недавних лет. Инженеры сберегли драгоценные технологии, не отдали на растерзание «реформаторам», которые рубили под корень могучее древо советской промышленности. Стекло продолжало вариться, оснащая танки, корабли, самолеты прицельной оптикой.

Директор завода показывал Лемехову площадки под будущие цеха. Лемехов выслушивал жалобы директора на затруднения. На городское начальство, не отдававшее под строительство землю. На проектировщиков, медлящих с чертежами. На финансистов, не дающих денег на приобретение немецкого оборудования.

– Наши люди, Евгений Константинович, хотят работать. Истосковались по большому делу. Мы – люди космические, нам на Земле тесно. Нам черепахи не пример. Нам подавай скорость света.

– Я знаю, вы люди света, работаете со световым лучом. Вы алхимики, варите стеклянное зелье.

– Мы еще и астрологи, потому что в нашем стекле отражаются звезды.

Они шли по цехам, и Лемехов с юношеским интересом наблюдал за работой стекловаров, этих «людей света», колдующих над стеклом. Не тем, оконным, что вставляют в окна или украшают на фасады банков и супермаркетов. А тем драгоценным и таинственным, в котором свет обнаруживает свои волшебные свойства. Отражается, дробится, фокусируется. Складывается то в огненный разящий луч. То в туманное отражение бесконечно удаленных звезд. Лемехов где-то слышал, что в древних захоронениях находят скелеты, у глазниц которых сверкает кристалл горного хрусталя. Этот кристалл преломляет луч света, соединяя мир мертвых и мир живых. Не такие ли стекла создавались на этом заводе?

От керамических печей, от титановых тиглей веяло жаром. Гудели форсунки. Метались рыжие отсветы. Мерцали индикаторы. Варение стекла и впрямь напоминало алхимию, колдовское действо, сотворение отвара, в который подсыпали множество порошков и специй. И каждая добавка сообщала стеклу особое свойство, оттенок и свет, задерживала или пропускала световую волну. Извлекала из светового луча скрытую силу. Превращала реющий в мироздании свет в грозное оружие или в хрупкий инструмент познания. Как целебный бальзам настаивается на горных кореньях и травах, так это расплавленное стекло настаивалось на частицах свинца и золота, цезия и бериллия.

– Когда мы на ладан дышали, Евгений Константинович, к нам приезжали американцы. Просили продать рецепт стекла, устойчивого к радиации. Не только для самолетов, попавших под атомный взрыв, но и для марсианского корабля в потоках космического излучения. Мы деньги не взяли, секрет сохранили. Когда на Марс полетим, вы к нам обращайтесь, Евгений Константинович. Сейчас мы вам покажем марсианское стекло.

Директор махнул рукой. Рабочие подцепили раскаленный тигель к подвесному устройству. Повлекли окруженный пламенем тигель через цех к металлической форме, пустому стальному ящику. Тигель медленно наклоняли, и из него истекал вялый оранжевый мед, медленный тягучий язык, от которого лицу становилось жарко, а по цеху разливалась заря, будто вставало солнце. Форма принимала стекло, и оно янтарно дышало, окруженное нимбом.

– Теперь, Евгений Константинович, это стеклышко будет остывать. Его остыванием управляет компьютер. Программа остывания – это наша тайна. Секрет нашей кухни. Американцы хотели узнать секрет, а я им сказал: «Возьмите, говорю, ложечку и хлебните. Может, угадаете».

Директор, освещенный стеклянным слитком, таинственно улыбался, как хранитель волшебных тайн. Пояснял Лемехову, что слиток остывает несколько дней, а иногда и недель. А огромное зеркало для лунного телескопа остывало два года.

– А эти алмазные пилы мы заказали в Японии. Они занесены в список запрещенных к продаже товаров. Но японцы не любят американцев. Продали пилы втайне от них. «Пилите, да нас не выдавайте!»