Крымская кампания 1854 – 1855 гг.

Через три дня после окончания битвы англичане всё ещё хоронили убитых. Союзники предложили князю Меншикову отправить им в помощь русские похоронные команды, однако тот заявил, что по правилам войны павших хоронит тот, за кем осталось поле боя. Убитые русские были похоронены союзниками в общих могилах. Похороны проходили без торжественных церемоний: турки за ноги волокли трупы к ямам и закапывали.

Многие убитые были похожи на живых. Смерть застала их в самых разнообразных позах: одни пытались руками заслониться от удара; пальцы других сжимали ружья; рты были открыты, зубы оскалены, мышцы шеи напряжены. Они погибли внезапно, во время выполнения повседневной солдатской работы. К удивлению солдат похоронных команд, некоторые мёртвые сжимали зубами землю, дав почву для размышления над смыслом выражения «цепляться за землю зубами».

Лица некоторых мёртвых солдат союзников искажали гримасы гнева, страха и ненависти: так же как на Альме, русские штыками добивали раненых.

К Меншикову был отправлен парламентёр с официальным протестом против подобного варварства, однако князь не признал обвинения справедливыми. По его словам, «отдельные случаи жестокости к раненым союзникам были вызваны религиозными чувствами русских солдат, которые пришли в ужас, узнав, что французы разграбили православную церковь в Карантинной бухте»

.

Русские солдаты, видимо, в самом деле считали союзников чуть ли не чудовищами. Раненые выкрикивали ругательства, когда санитары пытались перенести их в полевой госпиталь, их товарищи, по выражению корреспондента «Таймс», нападали на медиков из зарослей «с жестокостью диких зверей». Им внушили, что в плену их подвергнут мучительной смерти. Раненые неохотно протягивали руки в мольбе дать им воды, а напившись, смотрели на своих благодетелей со стыдом, что им приходится принимать помощь от таких злодеев.

7 ноября в зарослях кустов всё ещё находили раненых русских солдат. Иногда они испускали дух сразу же после того, как их грузили на мулов, чтобы отвести в лазарет. Генерал Пеннифасер вспоминал, что «никогда прежде не слышал ничего ужаснее, чем предсмертные крики и стоны несчастных. День и ночь они лежали около моей палатки прямо на мокрой земле, умирая от ран, голода и жажды»

.

Казалось, что таким сценам не будет конца. Земля была густо покрыта ранеными солдатами неприятеля. Специальные эвакуационные команды пытались собирать их и доставлять в полевые лазареты, где большинство этих несчастных умирали под ножом хирурга. Трупы тут же уносили в сторону, а на их место укладывали новых умирающих.

Госпитали были слишком плохо оборудованы, а медики слишком немногочисленны для того, чтобы справиться даже со своими ранеными, у них просто не хватало сил лечить тысячи русских солдат. Ещё до битвы в британской армии было столько больных, что вся медицинская служба оказалась парализована. Как, возможно несколько преувеличивая, жаловался Тимоти Гоуинг, «врачи не обращали внимания на солдат, которые жаловались на плохое самочувствие»

.

Обстановка всеобщего страдания привела к сильному падению морали в армии. Как писал в своём дневнике на следующий день после битвы доктор Робинсон, «всеобщее отчаяние и беспросветность делают людей бессердечными». Один из солдат 63-го полка рассказывал сестре: «Ночь за ночью мы проводим в траншее. По утрам получаем дневной рацион и отправляемся на поиски дров, чтобы приготовить себе пищу. Зачастую это очень скудное количество солонины и галет. Иногда, когда удаётся доставить дополнительные запасы провизии, мы получаем положенные два стакана рома, кофе, сахар и рис. Варить кофе и готовить приходится самим. С 12 августа бритва не касалась моего лица. По-моему, я стал похож на еврея. Дай бог, чтобы всё это поскорее кончилось».