2. Московская – от театральной среды, но не от Збарского и Вовси. Прежде всего эта версия утверждает, что минская судмедэкспертиза сфальсифицирована – никакого вскрытия не было, а результаты его даны в ходе внешнего осмотра и по показаниям опрошенных свидетелей. Зачем? Скорее всего, врачей либо торопили сверху, либо они решили не возиться с трупами, которые все равно отправлялись в Москву – там пусть сами разбираются. Помимо официального документа иных свидетельств, воспоминаний от участников вскрытия не сохранилось. Московская версия делится на три варианта:
– рядом с местом, где проходили погибшие, столкнулись два автомобиля и от удара один из них выбросило прямо на прохожих. Оба водителя сбежали, а оглушенные и раненые люди замерзли, не получив своевременной помощи. Поскольку минская милиция, при всей ее старательности, поврежденных столкновением автомобилей в городе не обнаружила и водителей таковых не выявила, этот вариант версии остается очень сомнительным. Единственное, что в конце концов нашло следствие, это ворованный грузовик с протекторами, отпечатки которых похожи на замеченные рядом с трупами следы;
– оба пешехода были тяжело ранены ударами по голове напавшими на них убийцами-дилетантами; преступники не добили свои жертвы, поскольку решили, что они уже мертвы; раненые еще несколько часов умирали на морозе;
– высокопрофессиональные убийцы оглоушили свои жертвы, нарочно не добили их и бросили умирать на морозе; этот вариант очень рискованный; при необходимости точно выполнить задание, на него вряд ли кто из профессионалов пошел бы – можно было гарантированно устранить обоих – и проще, и правдоподобнее.
Два последних варианта не соответствуют выводу Збарского об аварии, а его участие в заговоре против Михоэлса сомнительно. Однако во всей этой истории более всего смущает отсутствие в источниках мнения академика Вовси об осмотре трупа его брата. Не рассказать об увиденном своей семье он не мог, тем более если заметил что-то сомнительное. Не в сталинское время, но после смерти вождя, в период «оттепели» должен был расказать. И со времени перестройки, когда развернулся балаган вокруг «сталинского заговора против Михоэлса», члены семейства вряд ли могли промолчать. Получается, что сказать было нечего, втягивать же академика в кампанию лжи поостереглись.
Итак, остался единственный наиболее правдоподобный вариант преступления (если таковое случилось): на жизнь Михоэлса и Голубова покусились заговорщики-дилетанты, оказавшиеся неспособными добить свои жертвы. Их слабосилие исправил белорусский мороз. Поскольку все ценные вещи остались при погибших, от версии о заурядном ограблении приходится отказаться.
К сожалению, сразу же после смерти Сталина передравшиеся между собой кремлевские верхи использовали гибель Михоэлса и Голубова для компрометации вождя и бывшего руководства МГБ. Вначале это было сделано Л. П. Берией, а затем продолжателями его дела. В итоге минская трагедия была сфальсифицирована и запутана до такой степени, что сегодня в ней не осталось ни единой детали, которая не вызывала бы сомнения в подлинности. Самое печальное то, что фальсификаторы даже не озаботились правдоподобием придуманного, а возможно и просто сами были неучами. В любом случае, нынешние игроки вытащили на свет кое-как слепленный в 1950-х гг. комок несуразностей, который навязали толпе как истину, и теперь третируют всякого, для кого такое вульгарное обращение с историей и человеческими судьбами неприемлемо. Ведь фальсификаторы даже не понимали, что помимо непосредственной конкретики существуют личностная предистория событий, психология и жизненный опыт отдельных людей и целых общественных структур, профессиональная лексика и много чего еще.
Поскольку гибель Соломона Михайловича косвенным образом причастна к проекту «Крымская Калифорния», познакомимся с содержанием нескольких письменных источников для современной версии убийства Михоэлса. Анализировать их не будем. Думаю, читатель, внимательно ознакомившийся с началом этой главы, в таком анализе не нуждает.
Уже в марте 1953 г., вскоре после смерти И. В. Сталина, Л. П. Берия якобы запросил у своего друга, а по совместительству министра госбезопасности Белорусской ССР Л. Ф. Цанава[442]
правдивый отчет об убийстве С. М. Михоэлса. На его основании, а также на основании Записки С. И. Огольцова[443] он подал в Президиум ЦК КПСС «Записку о привлечении к уголовной ответственности лиц, виновных в убийстве С. М. Михоэлса и В. И. Голубова».