«Цыган в снежки любил играть всю дорогу… Бедолага…» - мелькнула было мысль, но
Гриб сразу отмахнулся от неё. В тапочках на босу ногу Ломакин быстро дошлёпал до фли-
геля. И, распахнув дверь, сразу наткнулся на спящего прямо на стуле возле биллиардного
стола Санька.
Гриб резко затормошил его, и парень открыл сонные глаза:
- Ты чего, Иваныч? Рано же ещё…
- Слушай, Санька… Беда у нас – Цыгана завалили…
Сашок помотал головой и стал протирать глаза огромными кулачищами. Потом посмот-
рел на деда и пробормотал:
- Та не… Ты что-то путаешь, Иваныч… Просто он загулял со своей козочкой. Ща позво-
ню… - он потянулся во внутренний карман за мобилой.
Ломакин резко перехватил его руку. Потом, строго глядя в глаза бойцу, приказал:
- Просыпайся, паря! Не до перезвонов теперь… Верные люди доложились - умер наш
Коля, царство ему небесное…
Дедушка широко перекрестился и, достав из кармана ключи, протянул одуревшему от та-
ких новостей парню.
- Бери, Саныч, машину мою. И дуй к школе, где цыганская любовь штанишки протитрает.
Ты же пару раз там был с ним?
Александр утвердительно кивнул.
- Так вот. Ничего ей пока не говори. Но нам она раньше ментов должна всё порассказать,
Усёк? Всё – дуй! И пока никому ни слова. Я буду на связи….
Он вытолкал Санька из флигеля, и, ёжась на утреннем морозе, сам открыл ему ворота.
Потом, закурив, проследил, как огромная, словно акула чёрная «ауди» выехала на
просёлочную дорогу и медленно двинулась в сторону шоссе. Не успел он зайти в дом, как
за воротами раздались четыре условных сигнала. «Кого это ещё чёрт несёт в такую рань?»
- Иваныч заскочил в прихожую за полушубком, и, матерясь, поковылял к воротам.
Через глазок он увидел широко улыбающуюся физиономию Каретного.
Василий Бегунов уже третий год заведовал в одной серьёзной группировке, связанной с
дедушкой Грибом, так называемым машинным бизнесом. Под крышей большого СТО, он
лихо перебивал номера, перекрашивал кузова, менял агрегаты – в общем, занимался тех-
нической стороной вопроса, который в сводках МВД проходит как «легализация краден-
ного автотраспорта». Кличку свою он получил за неуёмную любовь к песне Высоцкого
«На большом Каретном». Да и его вотчину – огромную мастерскую, с его лёгкой подачи
все стали именовать «Каретный двор».
Сейчас он нетерпеливо подпрыгивал возле ворот на месте и хлопал себя ладошками по
бокам:
- Давай, открывай, Гриб Грибыч! Задубел я.… Ух, морозец, мать его!
Ломакин отворил незаметную калитку, выкрашенную под цвет забора, и запустил во двор
красномордого Каретного со свекольным носом из которого свисала маленькая сосулька.
Потом молча поманил его рукой, и они прошли в дом.
- Ты чего так промёрз-то, кореш? – спросил Гриб, глядя на то, как Василий пытается
скрюченными от холода пальцами расстегнуть дублёнку.
- Так это ж, бля, твои внезапные задачи меня до туберкулёза доведут! Машины ему непри-
метные среди ночи добывай.… Только выехал - в этой вонючей «восьмаке» через пять ми-
нут печка вырубилась. Вот и прокатился от самого Киева с ветерком!
Он начал дуть на озябшие руки. Дед Гриб, несмотря на дурное настроение, не мог не
улыбнуться:
- Ну, пошли, что ли чаем напою, Мересьев хренов…
Красноносое лицо Василия расплылось в блаженной улыбке:
144
- Ча-е-е-м…. Горячим-прегорячим, и с вареньем…нет – лучше с мёдом… - Васька, подни-
маясь за Ломакиным по ступенькам наверх, рисовал себе вслух желанные картины,- и
чтоб камин жарко так горел… Поленца трещат.…И коньячок.…А потом в ванну.… С пе-
ной…. А там Афродита такая уже ждёт… Сисястая… Долларов за сто, не больше…
- Будет тебе – раскатал губу, охальник, – оборвал его Василий Иванович. – Камин раз-
жечь можно. И чайковского похлебать. А всё остальное – у себя в Каретном дворе устраи-
вай. Вторая-то машина где?
- Будет тебе и вторая машина часам к восьми. «Опель Астра». Не очень пошарпанная, но с
виду совсем потерянная. Где у тебя тут чайник, а, леший?
Ломакин, не обращая внимания на несколько панибратский тон промёрзшего насквозь
Каретного, кивнул Василию на крепкий дубовый кухонный шкаф:
- Там всё найдёшь. Тащи с буфета самовар и пошустри с чайком! Только мяты добавь! А я
пока каминчик растоплю - люблю я это дело…
Через полчаса оба сидели в высоких креслах возле пылающего камина и молча пили чай
из толстых стаканов в серебряных подстаканниках со сталинской символикой. Через пять
минут глаза у отогревшегося Каретника стали слипаться. Он как кот жмурился на огонь и
с наслаждением подливал себе в чашку душистый, на травах, чай. Ломакин же был хмур и
совершенно погружён в свои мысли. Ему очень хотелось налить себе полный стакан ко-
ньяка и выпить, чтобы согнать мутную пену с души, которую принесло с собой известие о
смерти Цыгана. Он с завистью посмотрел на безмятежно разомлевшего Василия:
- Ты чегой-то? Спишь уже, что ли? Не время, Василёк, сны смотреть! Надо, к примеру,
печку в твоей машине починить. Моим хлопцам в ней весь день на морозе сидеть придёт-
ся…
Василий громким шёпотом, не открывая глаз, успокоил:
- Починю, Иваныч, починю.… Дай побалдеть немного.… И так всю ночь глаз не сомкнул