Крымский излом: Крымский излом. Прорыв на Донбасс. Ветер с востока

– Здравствуйте, товарищ Бережной. Вот заехал к вам, так сказать, по-соседски, а часовой не пускает. Пропуск, говорит, нужен особый… – Сталин оглянулся. – Власик его уже арестовать хотел, но я запретил, боец правильно действует, по уставу.

– Пропуск?! – я достал из планшета чистый бланк и вписал: «Иосиф Виссарионович Сталин», в графу «цель визита» – обмен опытом. Расписался и протянул бланк старшему майору Санаеву: – Иса Георгиевич, завизируй!

Наш особист черканул свою закорючку, и я протянул пропуск дежурному по КПП:

– Ну как, товарищ сержант, теперь все в порядке?

– Так точно, товарищ генерал-майор! – дежурный наколол пропуск на штырь. – Все в порядке!

Сталин повернулся к дернувшемуся было Власику:

– Оставайся со своими людьми здесь! Меня проводят товарищи Бережной и Берия, – потом, оставив позади растерянного начальника своей охраны, взял меня под локоток: – Ну, Вячеслав Николаевич, показывайте свое хозяйство.

И мы пошли по главной аллее лагеря, на всем протяжении укрытой растянутой между деревьями маскировочной сетью. Справа и слева входы в землянки, над которыми не вьется ни дымка. В светлое время суток в целях маскировки печи топить запрещено, но сколько сейчас того светлого времени, шесть часов – с десяти утра до четырех вечера.

А пока вокруг нас кипит обычная жизнь полевого лагеря. Вот мимо нас на стрельбище топает взвод. Обычный наш сборный взвод. Камуфляжи морпехов, ватники и шинели красноармейцев, черные бушлаты краснофлотцев. Идут герои, победители Манштейна, Гудериана, Гота и Клейста. Идут отчаянные головы, которые уже нагнали страху на вермахт в боях под Одессой и Севастополем.

Судя по всему, взвод идет на стрельбище. Все в разгрузках, при оружии. Бросаются в глаза немецкие пулеметы МГ с примкнутыми патронными коробками. Пулеметов много, пулемет – это друг, товарищ и брат пехотинца, хоть в обороне, хоть в наступлении.

При виде Сталина глаза бойцов округляются, взводный дает команду, и бойцы, сделав зверские лица, переходят на строевой шаг. По утоптанному снегу глухо топают подошвы ботинок, валенок и кирзовых сапог. Тридцать глоток на одном дыхании выдают:

– Здрав… жел… тов… Верх… Главн…

Сталин в ответ улыбается отеческой улыбкой и прикладывает руку к козырьку своей знаменитой фуражки. Взвод проходит мимо, пожирая вождя глазами, все четко, по уставу. Только это все не наигранно, парни и в самом деле запомнят встречу с Верховным на всю жизнь.

Сталин поворачивает голову в мою сторону.

– Скажите, товарищ Бережной, а почему у вас бойцы так неодинаково одеты? Мы понимаем, бои и все прочее, но внешне выглядит все это как-то не очень…

Я кивнул.

– Товарищ Сталин, мы подавали заявку, но она где-то застряла. Поскольку вы распорядились не выдавать форму установленного для РККА образца, а велели изготовить спецпошивом реплики с наших зимних камуфляжей, то началась канитель. Комбинат спецпошива каждый день обещает показать образцы, но каждый раз «сегодня» переносится на «завтра».

Сталин бросил тяжелый взгляд в сторону Берии.

– Лаврентий, разберись. Если это просто глупость, то сними виновных с должности и пошли на фронт. А если что другое, то накажи по всей строгости, вплоть до трибунала. И рассмотрите там вопрос о пошиве такой же формы для других спецчастей. Помнится, товарищ Василевский говорил о том, что форма очень удобная, теплая и не сковывает движений. Чтобы послезавтра в бригаде были образцы, а еще через десять дней все бойцы и командиры должны быть одеты как положено. – Он снова посмотрел на меня: – Товарищ Бережной, а что вы скажете о том, чтобы снова ввести в армии погоны? Там у вас мы, кажется, пришли к аналогичному решению?

Я вздохнул.

– Товарищ Сталин, я думаю, что в полевой форме необходимо оставить все, как есть. Вы видели бойцов. Те жилеты с карманами, что были надеты на них, называются разгрузки. Но если на бойце или командире надета разгрузка, то никто никаких погон не увидит, а вот петлицы – пожалуйста. Я бы высказался за то, чтобы, оставив петлицы, одновременно ввести и погоны, как знак преемственности с русской армией Румянцева, Суворова, Кутузова и Скобелева. Но и…

Сталин на лету подхватил мою мысль:

– …но и революционные традиции забывать не надо, так? Я вас правильно понял?

– Так точно, товарищ Сталин, – ответил я, – любой разрыв традиций – это катастрофа в сознании людей. Чем меньше будет таких разрывов, тем меньше шансов у тех, кто захочет объяснить народу, что капитализм – хорошо, а социализм – плохо. И заморочив всем голову, украсть страну. Традиции – это фундамент общества, и любой, подкапывающий его, должен считаться преступником.

Сталин немного помолчал, видимо обдумывая мои слова, потом медленно сказал:

– Я полагаю, что эта тема нуждается в дальнейшем развитии и углублении. Мы займемся этим вопросом позже, в более спокойной обстановке. А теперь, пожалуйста, покажите мне ваши знаменитые супертанки.