Крысиная башня

— Так вот. Они приехали ко мне с оружием, незваные, не имея ничего предложить мне, кроме как подчиняться. Им нечего дать нам! Ни защиты, ни продуктов! Ни стабильности! Ничего, кроме наставленных в пузо автоматов, чтобы настоять на своем. Нахер такая власть нужна! Чем они отличаются от гоблинов, которых порубил Устос?? Чем? Наличием галстука и печати на бумажке?… Нахер они пошли!! Так вот, я тебе еще раз повторяю — если бы я счел целесообразным, я бы положил этих двоих из нагана прямо здесь. Они и «мама» бы сказать не успели! А Толян бы из люгера загасил бы остальных двоих!

— Обязательно! — раздалось с дивана Толяново утвердительное, — Но лучше было бы, если бы у меня был автомат!

— И, возможно, так и стоило бы поступить!

— Очень может быть, что и стоило бы! — опять поддержал Толян, — Все же минимум два «укорота». Плюс боекомплект. И бензин.

— Но я счел, что это лишний риск, и отпустил их. И даже презентовал этому… тезке Лермонтова, бутылку коньяка, честно награбленного в магазине. Так что… Не тебе и не здесь судить меня о моих побудительных мотивах, — как видишь, все продумано и разумно!

Молчание.

— Серый! Серый, черт тебя подери!! — крик бати, — Тебя долго ждать??

Ойййй… Он ведь точно знает, что я подслушиваю! Ясно же, что будь я на улице, я бы его не услышал!.. Я шарахнулся от двери, чуть не сбив Элеонору с ног, вытолкнул ее за дверь, аккуратно прикрыл дверь на лестничную площадку и прошипел ей:

— Прежде чем входить — стучать надо!

Эта зараза показала мне язык. Я показал ей кулак. И понесся вниз, на улицу.

Надписи меня разочаровали. Я думал там немного, — а он весь фасад извозюкал… Буквы высотой в метр, явно аэрозольным баллончиком… «Крысы». Ну и «крысы», ну и что… Я оценил ситуацию и поплелся домой.

Там уже все устаканилось. Толик сидел по-прежнему на диване и строил глазки Элеоноре, которая, как пай-девочка сидела и пила с мамой чай на кухне, делая вид, что его не замечает. Батя, задрав ноги на стул, сидел в кресле и рисовал на листе бумаги какую-то схему.

— Ну, что там с покраской? Получится?…

— С покраской… Уй… — мне было мрачные вилы заниматься какой-то покраской-закраской дурацких надписей, тем более, что их и возобновить ничего не стоило. Вот приспичило бате… На фоне неохоты мой пытливый ум тут же придумал оригинальное решение:

— Значит, насчет покраски. Смысла нет никакого. Там черная краска, автоэмаль, так что и закрасить можно только черной. Ну, есть у нас краска. А зачем закрашивать? Чтобы было на фасаде две черных кляксы? Чтобы он через ночь намалевал надписи уже белой краской, или там красной?… Мы ему что, в маляры нанимались?

— И что ты предлагаешь? Забить на это?

— Нет, почему же забить?… Использовать! Тебе этот… как его? Эпитет! Эпитет «крысы» что — ухо режет? Нет. И мне нет. Ну, пусть мы будем «крысы». Ну так давай я завтра возьму баллончиков в маркете, и разрисую эти надписи в стилизацию. Вы видели, сколько в городе сейчас надписей в стиле граффити? Ну и… Чем наш дом хуже?

Маркетом, или «супермаркетом» мы как-то негласно стали называть квартиры, в которые мы перетащили почти все наши намародеренные запасы. Теперь там все не валялось кучей, а стояло рядочками и лежало кучками, — как в настоящем супермаркете, откуда и назвали. Хотя до полного порядка было ох как далеко.

Батя переглянулся с Толяном, тот пожал плечами, и батя дал добро:

— Дерзай. Постарайся только не награффитить там слишком уж страшно — все же у родового гнезда фасад красить будешь…

— Обижаешь! — мне сама идея постепенно стала нравиться все больше. Это не надоевшее уже шастание по разоренным магазинами и кафе, это творческая работа!

Весь вечер я творил эскизы и подбирал баллончики.

На следующий день к полудню все было готово. Толик по обыкновению урыл куда-то, батя был занят тем, что тянул по этажам провод от квартиры Ольги Ивановны с двенадцатого этажа, постоянно наращивая его всякими обрывками и обрезками. К тому времени мы еще не разорили радиомагазин и подсобку АТС, и с проводами было неважно. Батя решил установить телефонную связь с нашим «смотровым постом», и, надо сказать, за полдня вполне успешно с этой задачей справился. Использовал домофоны, батарейки, звонок, еще какую-то электроерунду, — но теперь с Ивановной можно было переговариваться, не бегая к ней на этаж.

А я тем временем закончил свое «граффити». За отсутствием посторонних во дворе следила из окна бдительная старушка, явно довольная порученной ей важной миссией. Батя даже предлагал снабдить ее биноклем, но она отказалась:

— Нешто, милок, я и так не слепая. Все вижу.

Когда все было закончено, я позвал всех «принимать работу». Батя, мама, пришедший уже Толик, и даже нарисовалась эта вертихвостка Элеонора; они столпились во дворе, обозревая мои художества. Я, реально, несколько даже волновался, хотя и отдавал себе отчет, что все это — ерунда по сравнению с действительно серьезными задачами, стоящими перед нами. Но все же, все же… Любой творец волнуется, представляя публике свое творение, не так ли?…