Крысиная башня

Иванов приезжал в Мувск уже в пятый раз за последний месяц, и слыл на селе удачливым коммерсантом, к нему в компанию просились. Но он в последнее время брал только двоих — племянника Кольку и давно знакомого, чуть не с пеленок, соседа Жору, Георгия, с которым так хорошо было после удачной коммерческой операции посидеть и выпить самогонки, посудачив об «этих тупых и пропащих городских». Немаловажным, а скорее, определяющим в выборе было и то, что и у Кольки, и у Георгия было оружие: Колькин автомат, утащенный с военной службы в процессе дезертирства; и Жорин помповик, «Моссберг» 12-го калибра. Если добавить сюда и личную, Ивановскую «Мурку», в свое время предусмотрительно якобы «утопленную на охоте», о чем он скорбно и сообщил своему участковому, пришедшему «изымать», для полноты доверия сопровождая свои слова полусоткой тогда еще имевших стоимость долларов; то можно сказать, что Иванов во время своих коммерческих рейсов в Мувск чувствовал себя вполне защищенным. Патрули Администрации, если вдруг и встречались по дороге, довольствовались бутылкой самогона, благо все документы у Иванова были в порядке; а изредка пытавшиеся «наезжать» и ставить «заставы» на дороге с целью «собрать за проезд» хулиганы мигом испарялись, увидев только выставленные в окна три готовых к стрельбе ствола. Особенно, конечно, производил впечатление Колькин калашников.

Словом, коммерция шла успешно; сельский уполномоченный от Администрации за некоторую мзду освободил дом Ивановых от «уплотнения» эвакуированными и не настаивал на участии Иванова в делах только что созданной на базе совхоза сельхозкоммуны, вполне довольный тем, что в свои вояжи в Мувск Иванов прихватывал по мешку-другому и его картошки, продавая ее в городе по неслыханным на селе ценам. Все шло как по маслу, росли стопки перетянутых цветными резинками «лещей» в тайном ящике Иванова, были запасены и соль, и спички, и мыло; и фирменная бытовая техника, ждущая своего часа — когда все нормализуется. Перед отъездом назад троица совершала рейд по брошенным и не очень квартирам в пригородах Мувска. Где и были жители — при виде трех стволов еще и сами помогали грузить пожитки в Ивановский фургон. Уверенно росло благосостояние семьи Иванова, жена и две дочки в селе каждый почти день щеголяли в городских модных обновках. Каждый его приезд из города встречали как приезд Деда Мороза, — и он старался не обмануть ожиданий; благо добра, оставленного тупыми горожанами, вдруг ломанувшимися в деревни, в городе оставалось более чем достаточно…

Кончался уже третий мешок, и Иванов уже собирался двинуть за четвертым. Фургон с картошкой под охраной Жоры и Кольки он оставлял за пару кварталов. Загоняли фургон во двор, подгоняли задом к выбитому окну облюбованной квартиры. Там и ночевали. Ставить фургон на охраняемую стоянку возле рынка Иванов считал безумно дорого. Ишь, чего придумали! — отдай им четверть всего товара! Правда, бородатые нерусские, «державшие» рынок, гарантировали безопасность, — на территории рынка и стоянки никогда не было ни драк, ни разбоев; инциденты разрешались жестко и без компромиссов. Буянов, разбойников просто куда-то увозили, и больше на рынке они не появлялись. Надежно… Но отдавать четверть товара! — это ни в какие ворота! Да за бензин отстегни, — а бензин каждый день дорожает. Нет, это не вариант. Да и Кольку с Жорой не зря ведь возил — вот пусть и охраняют! Если торговать не с машины, на ночь не ставить на территории под охрану, — то выходило не в пример дешевле! Правда, приходилось таскать мешки на себе за два квартала. Ныли плечи, болела спина. Но подъем получался такой вкусный, что, пересчитывая в уме сэкономленные деньги, Иванов готов был таскать мешки хоть в два раза дальше. А ночевать в брошенной квартире под охраной трех стволов — вполне себе безопасно, зачем деньги тратить!

Седого мужика, подошедшего к прилавку, Иванов сразу определил, как неплатежеспособного. Наметанный глаз заметил и неуверенные движения, и дрожащие пальцы, которыми тот как будто гладил, касаясь картошки; и робкий взгляд сквозь мутноватые стекла очков, дужка которых была перемотана белым лейкопластырем. Да еще одно стекло треснуто. Потрепанный пиджачок, выглядывавший из-под видавшей виды кожаной куртки наводил на мысль, что перед ним затруханный интеллигент, «пролетарий умственного труда», какой-нибудь учитель или мелкий чиновник, не способный даже найти себе новую вещь в изобилии почти брошенного города. Облик неудачника, не вписавшегося в современные жесткие реалии, дополняла мятая фетровая кепка, и седые космы, развевающиеся из-под нее.

— Точно — учитель какой-нибудь, — определил по себя Иванов, — Причем жрать хочет, а платить нечем.