Крысиная башня

— Да че. Сериалы, небось, и в деревнях смотрят… — подхватил батя, и обступившим пленников домашним: — Это пленные. Взятые в бою, чтоб не было сомнений. С оружием в руках, если для кого это важно. Чтобы совсем не было вопросов, — эти граждане намеревались нас троих, вот меня, Крыса и Белку, обратить в рабство, экспроприировав и наше носимое имущество, и последующие результаты нашего рабского труда! Причем Белку намеревались определить в весьма специфическое рабство, вы все люди взрослые, и догадываетесь, в какое. Володя, нет, не надо светильника, я же сказал. Завтра рассмотрите. Им предстоит на благо нашего Дома теперь много и плодотворно трудиться, успеете еще познакомиться. А все остальное, включая фургон — наш законный трофей. Короче, — хватит тащиться! Володя! Сейчас этих перекинем в Башню; а ты тащи цепи от Ибрагима и Джамшута, с болтами и инструментами, — сразу их оформим. И отведем спать, — там уже Равшан, думаю, им сам объяснит политику партии. Да, кстати, при перемещении по дому — мешки им на головы, непрозрачные, Володь, сооруди-ка сам… Предметно с ними завтра разговаривать будем. Лена, Люда! Включайте паяльную лампу и примус, поставьте как можно больше воды греться; нам всем нужно помыться, особенно ребятам. Толя! Куда думаешь отогнать фургон? Понадобится он нам еще?

Все засуетились, занялись делом. Володя скрылся в Башне; женщины туда же потащили самый маленький мешок с картошкой, чтобы сегодня же на ужин «сделать пюре». Батя взял за шиворот щуплого лысого коммерсанта и потащил также к холодильнику, переправлять его внутрь Башни.

Толик собрался отгонять машину, окликнул Белку, — одному таскаться влом, да и небезопасно в общем; но Белка отмазалась, что «ей надо привести себя в порядок, она жутко устала, ее кормят только обещаниями, и вообще — она первая мыться будет!» Тогда я поехал с Толиком. Взял, по причине уже полной темноты, с собой автомат.

Машину поставили среди разбитых и разграбленных таких же на пустыре прямо напротив Башни, только пришлось объезжать административный корпус завода, превращенный в разграбленные уже магазины и салоны; за забор, и ставить с обратной стороны. Жилья там на прямой видимости не было, и вроде бы там никто давно уже не шарился, — незачем было. Толик все одно, что-то там вытащил из двигателя, и мы отправились домой.

Вернулись, когда все уже собрались в большой комнате квартиры на 6 этаже, заменяющей нам теперь общую столовую. На кухне вовсю сипела паяльная лампа, грея стоящий на треноге эмалированный бак с водой; тут же на примусе варилась картошка, присматривающая за ней Люда сказала, что Белка уже моется. Это надолго, эта коза любит поплесаться, было бы чем; впрочем, ванна не единственная. Пошли пока в «столовую». На составленном из трех общем столе уже стояла тарелка с медом, и мама в углу у бидона начерпывала его в кастрюльку, чтобы отнести Ивановне.

Батя с Володей уже определили на ночь новых пеонов; и Володя где-то копошился по хозяйству. Батя, таская мед ложкой, не обращая внимания на мамино «Подожди, сейчас картошка сварится!», рассказал нам, что Володя-то одного из пленных узнал! В молодом парне, что был с моим, теперь уже, автоматом, он узнал сына того мужика, у кого они останавливались с машиной во время так неудачно закончившегося бегства к границе. Точно, говорит, он! Я, говорит, хорошо его запомнил! И они же с его батей, говорит, ограбили нас; отняли и машину, и припасы! Так разволновался, что, говорит батя, думал его кондратий хватит! Сунулся морду бить — парню-то. Еле оттащил его.

— А парень — в несознанку! Не знаю его, и все! Первый раз вижу! Пришлось начать дознание, — просто чтобы знать, с кем дело имеем. Володе-то я сразу сказал, что то, что отняли машину — это был «знак», что не надо вам переться к границе, бессмысленно это; надо было сразу в Башню возвращаться; просто вы не привыкли внимание на «знаки» обращать… Да и не убили ведь, в рабство не взяли; что по нашим временам, считай, есть проявление исключительного милосердия! Даже что-то из одежды дали.