Ксеноцид

— Потому-то мы признаем нас самих и всех окружающих существами разумными. Мы относимся к каждому так, будто он осознает собственные действия, а не совершает их только лишь потому, что его кто-то к ним подталкивает. Мы наказываем преступников. Мы вознаграждаем альтруистов. Совместно мы планируем и строим. Даем обещания и ожидаем их выполнения. Свобода выбора — это всего лишь идея, но когда каждый поверит в то, что людские деяния являются ее результатом, когда в соответствии с этой верой принимает ответственность, результатом становится цивилизация.

— Свобода воли — это только выдумка…

— Так объясняла мне Валентина. Это означает, что свободы воли не существует. Не думаю, что она сама в это верит. Мне кажется, она считает, что если сама она цивилизована, то обязана верить в эту выдумку, а следовательно — она совершенно честно верит в свободу воли и считает, что вся эта теория обычная чушь… Но она верила бы в нее и тогда, если бы это было абсолютной правдой… То есть, никто ничего толком не знает.

Эндер рассмеялся, потому что Валентина тоже смеялась, когда много-много лет назад говорила ему об этом впервые. Тогда они были почти что детьми; сам он в то время писал «Гегемона» и пытался понять, почему его брат Питер совершил все те ужасные вещи, которые совершил.

— Это не смешно, — заявил Миро.

— А мне казалось, что да, — ответил на это Эндер.

— Либо мы свободны, либо — нет, — сказал Миро. — Либо свобода воли существует, либо ее не существует.

— Дело в том, что мы должны в нее верить, чтобы жить как цивилизованные существа.

— Вовсе нет, — запротестовал парень. — Ведь если это неправда, то зачем нам вообще стараться жить как цивилизованным существам?

— Поскольку тогда у вида имеются наибольшие шансы на выживание. Поскольку наши гены требуют, чтобы мы верили в свободу воли с целью увеличения способности передачи этих генов следующим поколениям. Поскольку каждый, кто не верит, начинает действовать абсолютно непродуктивно, антиобщественно; и в результате общество… стадо… оттолкнет его, и его репродуктивные способности уменьшатся. К примеру, он попадет в тюрьму, и тогда гены, управляющие его нехорошим поведением, в конце концов исчезнут.

— То есть, кукловод требует, чтобы мы поверили в то, что марионетками не являемся. Он заставляет нас поверить в свободу воли.

— По крайней мере, Валентина мне объясняла именно так.

— Но на самом деле она в это не верит?

— Конечно же, нет. Ей не позволяют гены.

Эндер снова рассмеялся. Только Миро не относился к этому вопросу легкомысленно, будто к философской забаве. Он был возмущен. Парень стиснул кулаки и даже замахнулся рукой жестом паралитика. Рука его ударила посреди экрана. При этом она отбросила тень, создав такое пространство, где филотические лучи не были видны. Истинная пустота. Вот только что Эндер видел там теперь летающие пылинки, отражающие свет от окна и открытых дверей. В особенности же, одну, особенно крупную, словно короткий волосок или волоконце, висящее в воздухе как раз там, где еще мгновение назад были филотические лучи.

— Успокойся, — сказал Эндер.

— Нет! — крикнул Миро. — Мой кукловод довел меня до ярости!

— Заткнись и выслушай меня.

— Я уже и так наслушался тебя!

Но все-таки он затих и слушал.

— Я считаю, что ты прав, — сказал Эндер. — Я считаю, что мы свободны, и не верю, что все это лишь иллюзия, в которую верим лишь затем, что она увеличивает шансы на выживание. Я считаю, что мы свободны, поскольку не являемся только лишь телом, реализующим генетическую программу. И мы вовсе не какая-то душа, которую Бог создал из ничего. Мы свободны, поскольку существовали всегда. С самого начала времен, только у времени нет начала, следовательно, мы существуем постоянно. Мы не являемся чьим-либо следствием. Ничто нас не создавало. Мы просто существуем и были всегда.

— Филоты? — догадался Миро.

— Возможно, — буркнул Эндер. — Как эта вот пылинка в экране.

— Где?

Понятное дело, что сейчас она была невидима, поскольку голографическое изображение заполняло все пространство над терминалом. Эндер протянул к нему руку, и тень пошла вверх. Он передвигал ладонь, пока не показалась та светлая пылинка, которую видел перед тем. А может и не та же самая. Возможно, это была совершенно другая пылинка, только какое это имело значение.

— Наши тела, окружающий нас мир — как эта вот голограмма. Она реальная, только не показывает истинной причины вещей. Это единственное, в чем мы не можем быть уверенными, глядя на экран вселенной: почему это что-то происходит. Но, помимо всего прочего, внутри этого всего… если бы мы могли туда заглянуть… там мы нашли бы истинные причины: филоты, которые существовали вечно, и которые делают то, что захотят.

— Нет ничего, что существовало бы вечно, — заметил Миро.