Кто ищет, тот всегда найдёт

Она у нас одна, мест на 40, а желающих влазит всегда раза в три больше. Да и то надо отстоять часовую очередь. Проблемы начинаются сразу, с раздевалки: все кабинки заполнены вдвойне, одёжа на лавках лежит, недолго и перепутать, одеваясь после помывки и выбрав, что получше. В малой комнатёнке разместилась местная знаменитость — парикмахер Вась-Василич. Знаменит он исключительным мастерством, непреодолимым пристрастием к вину — водки не пил совершенно — и феноменальной памятью на клиентов. Меня запомнил сразу и запретил появляться во второй раз, поскольку волосы мои были жёстче проволоки и тупили ценный инструмент. Приходилось каждый раз подмазываться красненьким.

Вот и очередь подошла, теперь не зевай, упрись голым плечом в косяк у двери в мойку и жди, когда откроется. Как только очередной счастливец, запаренный и мокрый, отдуваясь, появится в ней, не мешкая, юркай ему за спину, иначе могут опередить. Ура! Ты — там. Полдела сделано. Не вымоешься, так вспотеешь. Тазов нет, на всех не хватает. Зырь, где кто кончает, и встань рядом часовым. Не забывай, что в почётном карауле ты не один. Как только подопечный навострится вылить на себя последний тазик омовительной прохладной влаги, подскакивай и настойчиво навязывайся помочь. Тот не возражает, размякнув. Заботливо выливаешь на порозовевшую макушку воду, и ты — с тазиком, а те, кто не допёр, что к чему — с носом. Пока радовался, голыши на скамейке сдвинулись на освободившееся место, обрадовавшись возможности вздохнуть полной грудью, и теперь я остался с носом, но с тазиком. Опять надо подкарауливать, невозмутимо прохаживаясь с пустым тазиком по тесной мойке в часы пик. Некоторые бестазиковые и нетерпеливые подваливают и предлагают за моечную посудину пузырёк. Другие моются, сидя на лавке с тазиком на коленях, а то и — сидя на корточках перед тазом на лавке. Я согласен на любой способ, поскольку вымыться стоя с тазиком в руках ещё никому не удавалось.

Есть! На самом краешке скамьи. Сосед так замылил глаза, что проворонил освободившуюся территорию. Сесть могу, а для таза места нет. Главное — не дать себя сдвинуть и самому поднапирать, завоёвывая сантиметр за сантиметром. Слёзно попросил жирную спину покараулить местечко, застолбив мочалкой и мылом, а сам побежал за водой. У кранов — толкучка. Стою в очередной очереди, оглядываюсь, не выпуская из вида с трудом добытого места. Набираю горячущей — ничего, остынет, пока устроюсь. Поставил поближе к соседу, он невзначай задел и непроизвольно сдвинулся к середине. Я — тут как тут, почти сижу, уместившись одной тощей ягодицей. Ничего, можно по очереди сидеть. Хорошо бы для начала попасть под душ. Но он один и окружён плотной стеной намыленных с макушки до пят тел. И даже они не в силах проскользнуть под зонтик сильно бьющей воды.

Ладно, оставим это дохлое дело. Смочился слегка из тазика, намылился, заодно намылил и тесно сидящего соседа. Не успел как следует растереться, как тот смыл мыло с себя и с меня. Пришлось начинать всё по новой. Тру, торопясь, а, оказывается, не себя. Сосед ругается, отжимается от меня, я к нему, и уже сижу на скамейке всем задом. Кое-как отмылился и оттёрся, осталась башка. Вода в тазике, правда, всё та же, подостыла, ну да ничего, на первый главный раз хватит. Макнулся головой в тазик, намылил от души лохмы, торчащие во все стороны и кое-как укороченные Вась-Василичем, хорошенько продрал шевелюру пальцами, пройдясь граблями несколько раз туда-назад, и сую ладони в тазик, чтобы смыть, а никак не попадаю. Чуточку отщурил глаза — тазика нет, увели из-под носа. И жирная спина помалкивает, скотина! Что делать? Отжал воду с мочалки, кое-как протёр один глаз и иду Нельсоном на трафальгарский прорыв в душ. Приткнулся к крайним, нажимаю, ничего не видя, и тут мне, наконец, крупно повезло. В спёртом влажном воздухе вдруг объявился, нарастая, знакомый удушливый запашок. «Свинья!» — накинулись мужики на пузача. «Дак, давят!» — оправдывается тот, но не помогло: грубо вытолкали наружу, а я, под сурдинку, ужом скользнул внутрь и, вот, уже под ливнем. Смыл засохшее мыло, стою под струями, наслаждаюсь, как вдруг кто-то грубо выдернул за руку, испортив удовольствие. Сходить в парилку, что ли? Как раз из парящих по щелям дверей вытолкнули красный полутруп, облепленный листьями, а взамен впустили свеженького. Кто-то из зала предупредил: «Эй, глиста, полезешь без очереди, яйца ошпарю!» Не надо мне, думаю, такого удовольствия и вообще не надо вашего крематория, обойдусь, и пошёл, неудовлетворённый, одеваться.

В одевалке прохладно, тороплюсь к одёжке, а её нет. Стибрили! Валенки стоят, а остального нет. Кроме полушубка, старья не жалко, но как добраться до дома? Приладить впереди мочалку, ноги — в валенки и дунуть спринтом, изображая моржа? Бегаю глазами по кучам, ищу, что бы такое слямзить подходящее. Потом, думаю, одевшись дома, принесу обратно. Во! Похож на мой армяк. Подхожу осторожно, ощупываю — мой! А под ним и всё! Переложили, шутники! Да за такое можно и ошпарить…