Кто ищет, тот всегда найдёт

Всякий настоящий рыбак знает, что нет ничего увлекательнее ловли на искусственную мушку. Каждый обязательно изготавливает их сам, по известной только ему технологии из специально заготовленных за зиму шерстяных ниток и волос, которые срезают из самых потаённых мест. Особенно ценятся рыжие волосы, и горе рыжему — обдерут за лето, как липку. Если бы ещё срезали, а то выдёргивают с корнем — такие более ценны. Авторитетно заявляю, что мои мушки не хуже сделанных другими, но почему-то, когда я, не жалея ценного здоровья, залезал по колено в воду и пускал их по стремнине, зловредные хариусы не соблазнялись. Илюша, глядя на мою маяту, поучал: «Ты подёргивай легонько, играй мушкой», Я и подёргивал, и играл, заставляя мушку выпрыгивать над водой как живую, аж рука немела — всё бесполезно. Эти хладномозглые твари выскакивали рядом, тупо разглядывали настоящее произведение искусства и, ничего не соображая в нём, плюхались обратно и хватались за воронцовскую муху. Естественно, что такое наглое пренебрежение к моим предельным усилиям не могло оставить равнодушным, и я, разозлившись, отверг для себя и этот безрезультатный процесс.

Илья успокаивал: «Не расстраивайся, на удочку с поплавком получится». Он меня плохо знал. Не помог и уникальный поплавок из первоклассной пробки от шампанского. Мне за него предлагали целую банку сгущёнки, но я презрительно отверг невыгодную мену и правильно сделал: позже я обменял его на две банки. А пока вредные жаброобразные ни за какие кузнечики, бабочки, гусеницы, червяки и другую травяную и земную гадость не хотели нанизываться на редчайший никелированный крючок, несмотря на то, что я, руководствуясь советами, и интенсивно подёргивал лесу, чтобы речным тварям было азартнее, и смачно поплёвывал на наживку, чтобы добавить питательности — ничего не помогало. Больше того, гнусные ленки и форели до того обнаглели, что бессовестно объедали наживку, а может — брезгливо обдирали, и я то и дело менял её, с отвращением обрывая дёргающиеся лапы кузнечиков и с тошнотой протыкая брюшки всяких личинок, истекающих мутной жидкостью. Не получилась у меня и ловля на живца, поскольку его надо было прежде поймать.

И всё же я не стал окончательно потерянным рыбаком. Однажды настырный Воронцов всучил мне короткое удилище с короткой леской и мормышкой в виде маленького блестящего шарика. «Иди», — говорит, — «попробуй, в протоке полно пеструшки». Пошёл, привычно не ожидая ничего хорошего. Но стоило мне только опустить в протоку шарик, как дёрнуло. Я в испуге дёрнулся тоже, и в воздухе заблестела, кувыркаясь, серебристая рыбёшка. Трясущимися руками я кое-как снял первый в жизни улов с крючка, кинул в котелок с водой и снова погрузил шарик в воду. И опять дёрнуло, и опять засеребрилась симпатичная рыбка. А дальше — пошло, только успевал вытаскивать. Такая рыбалка мне понравилась, я даже готов был записаться в фанаты. Через полчаса, заполнив котелок наполовину, я ринулся в лагерь, чтобы похвастаться и снять с себя клеймо неудачника. Там я долго ходил гоголем, поставив котелок на стол для всеобщего обозрения. Там он и стоял до тех пор, пока рыбёшка не протухла на солнце, потому что никто не хотел чистить мелочёвку, а я — тем более, поскольку терпеть не мог выковыривать рыбную мерзость из вспоротого брюха.

Охотника из меня тоже не получилось, хотя стрелял отменно. Как-то на пари в две банки тушёнки мы с Кравчуком палили по ведру из именного оружия типа наган времён гражданской войны, выдаваемого ИТРам для самообороны от дикого зверя типа медведя. Он, — Кравчук, естественно, а не медведь, — стрелял первым и сделал из трёх возможных три дырки. Потом недрогнувшей рукой поднял и я свой кольт, тщательно совместил прыгающую мушку с убегающей прорезью и длинной очередью из трёх выстрелов, прищурив для верности оба глаза, — огонь! Дырок в ведре не прибавилось. Кравчук, радостно заржав, потянулся за призом, но я его остановил и предложил тщательно осмотреть цель. Он осмотрел, но ничего не увидел, хотя и горбатому было ясно, что все мои пули прошли через его дырки, и неопровержимым подтверждением тому служило то, что ведро шаталось. Но приземлённый хохол не поверил и нагло забрал тушёнку. Для успешной охоты, однако, одной целкости маловато. Нужны ещё звериная осторожность, терпение — опять! — и хладнокровность убийцы. Но какая может быть осторожность, когда мои длинные ноги с длинными ступнями цепляли за всё подряд, что лежало, и наступали на всё, что издавало предупреждающие трескучие звуки? И ещё мешали глаза безвинных жертв, смотрящие прямо в душу хищному вертикально бродящему зверю. Не выдержав встречной моральной стрельбы, я закидывал ружьё за спину и бессмысленно шастал по лесу, радуясь обилию жизни. В конце концов, пришли к удобоваримому консенсусу: когда хотелось рыбы, вместо Погодина вкалывал на маршрутах я, а когда — мяса, то вместо Суллы — тоже я, а когда добытчики разбежались по краям участка, приходилось не хотеть ни рыбы, ни мяса.