Кто ищет, тот всегда найдёт

— Громадный магнитный объект нашли, — объясняю, употев от беготни. Даже Сашка язык высунул, еле успевая записывать. — Типа интрузива основного состава. — И дую дальше. За взгорбком положительная аномалия кончилась такой же отрицательной, как и начиналась. Можно передохнуть и осмыслить находку. — Залегает близко к поверхности, — делюсь ценными сведениями с Алевтиной, которая бродит вокруг, ковыряя молотком сама не зная зачем. Заглянул в трубу окуляра и сообщаю: — Не более 100–200 метров. Контакты вертикальные, корнями уходит на невидимую глубину. — Ещё внимательнее посмотрел в трубу, несколько раз отстраняя и приближая зоркий глаз: — Нет, не видно на сколько. Похоже — в мантию.

— А из чего состоит? — жадно спрашивает Алевтина.

Опять заглянул в трубу.

— В основном, из тёмноцветных минералов: пироксена, роговой обманки, оливина, — вспоминаю прочитанное в книжках. — Но есть и светлые, слюдистые, — какие, убей не помню. — А ещё — золотистые. — Посмотрел в трубу более внимательно: — Возможно, пирротин или пирит, — и в изнеможении оторвался от всевидящего прибора.

Она в диком восторге! Ещё бы! У них, у геологов, все определения на ширмачка, с точностью «может быть, а может нет». Даже когда месторождение открыто, и то о нём знают приблизительно. Не больше и тогда, когда оно выработано. Читали, помним. Говорят, не стыдясь: молодые отложения, не старше десяти миллионов лет. Ничего себе интервальчик! Или: неглубокое залегание, порядка первых километров. Всё неглубокое: и то, что лопатой копать, и то, что никакой подземной выработкой не достанешь. Конечно, что с них, питекантропов науки, возьмёшь? У них и приборы-то: кайлометр, молоткометр, лупометр… Смехота! Архаизм. В корне надо менять современную идеологию геологических изысканий и смело переходить на новейшие и точные геофизические методы.

— Попробуем определить, что вы нашли, — гоношится питекантропиха и начинает смешно торкаться молоточком в пределах аномалии. Вот дурёха! Она что, думает продолбать им на 100метров? А пусть! Вредности убавится. Сидим мы с Сашкой, посиживаем, наблюдаем за её тщетными потугами, отдыхая от мирового открытия. А Алевтина перебралась на взгорочек и там усиленно молотит, да так старательно, как будто знает, где надо.

— Есть, — сообщает буднично, выпрямляясь и отирая трудовой пот со лба.

— Что есть?! — кричу, вскакивая. — Месторождение?! — радуюсь. — На Ленинскую? — и бегу, чтобы застолбить первым.

Алевтина, не обращая внимания на мои экстазные вопли, вертит перед глазами какие-то остроугольные камушки, достала из кармана лупометр, смотрит на них через него.

— Похоже, диориты, — рассуждает сама с собой — держит перед глазами, а не видит что, — сильно осветлены. — Берёт другой камушек: — Может, и грано-диориты. — Ещё берёт: — А это настоящее габбро и тоже с изменениями.

Короче: женщина — она и есть женщина, никогда не ответит так, как надо. Всю мою эйфорию разом сдуло. Пуф — и нету!

— И чё, — спрашиваю уныло и зло, — с этой габброй делать?

Она перестала молотить по древним камням, села поудобнее и отвечает, и опять не так, как надо:

— Если, — говорит, — габбро где-нибудь пошло по скрытому глубинному контакту с теми известняками, с которыми вы близко познакомились на горе, то вполне вероятно образование мощной зоны скарнирования. И если в эту зону проникли рудные растворы из глубинного рудообразующего источника, то вполне возможно образование скарновых рудных тел.

— Если бы да кабы! — взрываюсь я, словно она стибрила у меня месторождение. — Нельзя, что ли, толком сказать, что там есть?

— А зачем говорить? — улыбается ехидно. — Посмотрите в свою трубу — увидите.

Так бы и врезал промеж глаз, да нельзя — женщина. И маршруты не кончены, пробы тащить некому. Подождём до вечернего жертвоприношения. Встаю и с неохотой в отяжелевших ногах двигаю дальше по маршруту, а он после взгорка спускается вниз и скрывается в зарослях ручья, и весь спуск закрыт каменной лавиной.