Кто ищет, тот всегда найдёт

Лежу дальше, обременённый здешними сермяжными думами, ту, которая высверкнула на известняках, пока забыл. Завтра поставлю на место Стёпу с Валей и сразу ринусь к Михаилу. Сделаю контроль, разберусь, что там у него за бешеные аномалии, и сюда. Здесь быстренько оформлю контроль, увяжу КП и побегу к Вене с Ильёй. Перевезёмся, проконтролируем, увяжемся и опять сюда. Не забыть бы про наряды. Вот тогда и залягу капитально. Покой нам… Надо бы увидеть Когана. И не заметил, как упокоился.

— Больной, вы живы? — знакомый голос.

— Вашими молитвами, — сиплю спросонья. Оказывается, уже стемнело, слышно, как потрескивает костёр, и отсветы пламени врываются в откинутый полог палатки. Судя по весёлым голосам, рыбаки вернулись с уловом и, наверное, варят знатный кондёр. Потянул носом, но запаха не услышал.

— Где у вас свеча? — Горюн чиркнул спичку и зажёг лампаду — огрызок свечи, натёртой мылом, в консервной банке. Потом выставил на стол пол-литровую банку с какой-то светло-коричневой жидкостью, накрытую сложенной в несколько слоёв тряпкой, а рядом положил раскрытый кулёк с какими-то серо-белыми волокнами.

— Что это? — спрашиваю с опаской, не доверяя никаким лекарствам, как и всякий нормальный больной.

Обычно врачи никогда не говорят, чем нас травят, но профессор — свой человек, и он не скрывает:

— Свежая кобылья моча, — как обухом по голове, — и растёртые корни элеутерококка.

— И что, — ужасаюсь, — это пить?!

Радомир Викентьевич смеётся.

— Нет, — радует, — на этом не настаиваю. А вот компресс на колено сделаем. Давайте мне его.

Он развернул длинную тряпочку, сложил вдоль втрое, всыпал внутрь корни и осторожно смочил приготовленный компресс в вонючем растворе.

— Можно не смотреть и не нюхать, — разрешает, — извините за вынужденные антигигиенические условия, — и накладывает на колено, ловко обворачивает, а поверх заматывает бинтом. — Вот и всё. Утром снимете, ногу обмоете, а пока придётся терпеть так. — И ещё добывает из нагрудного кармана энцефалитки небольшой флакончик, заткнутый резиновой пробкой, а внутри — желтовато-прозрачная жидкость и белый волосатый корешок. — А это, — объясняет, — точно внутрь: по две-три капли утром и вечером. Должно хватить на неделю.

Я издали осматриваю подозрительный флакон.

— Вы настойчиво хотите меня отравить, — жалуюсь, капризничая, как и всякий уважающий себя больной. — Скажите, хотя бы, чем?

— Таёжный эликсир здоровья, — хвалит профессор снадобье. — Настойка женьшеня.

Я слышал о нём, но никогда не видел, и теперь с любопытством разглядываю, взяв пузырь в руки, малюсенький корешок, способный придать зверские силы больному человеку.

В палатку всунулся Стёпа.

— Пойдёмте уху есть.

Это мы с удовольствием. Это не конская моча с элеутерококком. Не две капли женьшеня. Сходили на ручей, тщательно помыли руки — профессор тщательно помыл — и к костру с мисками-ложками. А там уже вовсю чавкают, выплёвывая рыбьи кости. Почавкали и мы от пуза, а потом, прихватив кружки с чаем, удалились в палатку для душевного разговора о жизни. На сытый желудок она всегда прекрасна. Горюн хвалит моих ребят, а значит и меня.

— Вы, — советует, — и Александра не таскайте за собой понапрасну, а приучайте постепенно к операторскому искусству. У него получится. Резерв будет.

Надо же — за меня сообразил. Он со стороны увидел, а я в упор слепой. Что за человечище! Столько настрадался, намытарился из-за людей, а всё не о себе, а о них думает. И вдруг слышу несусветное:

— По осени уйду от вас.

Я даже оцепенел от такой новости.

— Ку-да-а? — тяну с изумленьем.

— Пойду, — улыбается, — работать по старой специальности.

— Профессором социологии, — радуюсь за него.

Он хохочет в голос.

— Не угадали. Вальщиком в леспромхоз.

И, не давая мне возможности возразить и отговорить, встаёт, чтобы уйти.

— Отдыхайте, вам нужен покой, а мне пора кормить питомцев, — и уходит, оставляя меня в полной растерянности. Устраиваюсь поудобнее. Надо всё забыть: и скалу, и новую мыслю, и профессора, и колено… Только покой. Покой нам только снится…

Ну и выспался я! На неделю вперёд. Выполз из палатки, тянусь всем гибким телом, аж кости трещат, хорошо! Гляжу вокруг и обмер от удивления. Оказывается, все деревья уже в листьях. Когда успели? И комарьё тут как тут. Хлоп одного на шее, бац второго на лбу, тресь по третьему и по собственной щеке. Здрасьте, пожаловали! Там, на горе, и вчера, когда шли, вроде бы столько не было. А сегодня?! Стою всего-ничего, а уже семерых побивахам.