Кто ищет, тот всегда найдёт. Роман

          - Надо, - отвечает. - В школе скукота смертная, командуют все, кому не лень: делай то, не делай этого, сиди смирно, не лови ворон. Надоело.

          Вон оно что: свободы малец захотел.

          - А здесь, - объясняет, - красотища, видно вкругаля до самого краешка земли, сам себе хозяин, никто не виснет над душой, каждый день что-нибудь новенькое.

          Что тут новенького, какая свобода? Свобода – это когда захочу – налево, захочу – направо, захочу – и вообще не тронусь с места. А нам поневоле надо переть, не поднимая глаз, да всё по одной линии профиля, ни шагу влево, ни шагу вправо и не останавливаясь ни на минуту. Какая свобода? Я белого света-то не вижу, если не считать того, что отражается в трубке окуляра – маленький светлый кружочек с бегающей шкалой. Какой тут краешек земли?

          - Получку получу, - продолжает свободолюбивый, - мотну в город, поступлю в моряки, вот где лафа!

          Что-то не верилось. От себя не освободишься, если кто-то или что-то тянет душу. Так не бывает.

          По профилям чесали бегом, не останавливаясь на отдых, чтобы не замёрзнуть. К концу дня выдыхались насмерть. Пальцы мои немели так, что не мог застегнуть пуговицу, не мог крутить винты уровней, и приходилось засовывать ледышки подмышку. Думалось, что завтра ни за что не поднимусь на проклятые каменистые сопки, и шага не сделаю по неустойчивой каменной осыпи. Но проходил час, другой, организм сам втягивался в привычный ритм, и мы, забываясь, шли и шли с одной только подстёгивающей мыслью – скорее! А тут ещё магнитное поле прыгало от точки к точке, и приходилось делать детализацию, сдерживая движение. И всё же останавливались, когда нарывались на крупный сморщенный шиповник и виноградные лианы с гроздьями присыпанных снегом сине-фиолетовых ягод.

          Перед самым концом нашего полярного мытарства, вечером, втиснулся в пенальчик Шпацерман. Поздоровавшись в никуда и намеренно не обращая внимания на незаконного жильца, лежащего с книгой на кровати, он приказал мне:

          - Передашь съёмку Воронцову, а сам опять – к Траперу.

          Я даже с кровати соскочил от негодования и завопил обиженно:

          - Ни за что! Сам кончу! Нам на три-четыре дня осталось.

          - Весь участок? – не поверил начальник: он-то думал, наверное, что мы там в снежки да в снежные бабы играем. – Ну, если так, то кончай сам, - и повернулся к выходу, но затормозил у дверей: - Опять Сергей Иванович звонил, интересовался, - подождал, надеясь, что я объясню необъяснимую привязанность начальника экспедиции к малохольному инженеришке, но мне нечем было его успокоить – я и сам не знал, чем снискал внимание Ефимова. Неужели тем, что не испугался на конференции ринуться против течения? Вряд ли.

          Через 3 дня мы, обветренные и загорелые, вернулись стахановцами, выдав не на-гора, а с гор, целых три месячных нормы. Никогда ещё я не был так горд собой. Но почему-то никаких приветственных транспарантов не виднелось, корреспонденты не суетились, цветов не дарили, и даже митинга не состоялось, поскольку никому до нас и дела не было. Оставалась скудненькая надежденька на какую-нибудь захудаленькую премийку. Правда, и в этом случае нашему брату-полевику уделяют по остаточному принципу: сначала всем начальникам в соответствии с их приличными окладами, а потом уж и нам в соответствии с неприличными зарплатами. Выходит, что мы, упираясь, старались для начальничков. Нам даже грамот не дали. Но Сашка всё равно был рад, не зная по молодости, что почёт дороже любых денег. А я привык быть изгоем, и как бы ни старался, всё равно в очереди последний.

          Когда я пришёл к Траперу за заданием, там сидел и хозяин кабинета. Улыбаясь одними тонкими губами и внимательно вглядываясь в меня, стараясь, наверное, понять, пошёл ли урок впрок, говорит:

          - Мы тут посмотрели твои графики сопротивлений и корреляционную схему и ни черта не поняли. Рассказывай, что нахимичил.

          Я рассказал, мне не жалко, меня всегда учили делиться передовым опытом. Даже про огибающую протрепался и про карту изоом, которые сам ещё не освоил.

          - Занятно, - неопределённо цедит мыслитель, но я вижу по выражению напряжённого лица, что шарики в его кумполе перешли на мою орбиту. – Ладно, продолжай в том же духе своим способом, - разрешает, как будто это он выпустил джинна, - а Розенбаум сделает своим. Потом сравним. – Лукавит дядя, предусмотрительно отрекаясь от своего способа: я-то знаю, что Альберт всё делает по подсказке шефа. На то, чтобы что-нибудь выдумать оригинальное, у него не хватает бездремотного времени.

          - Для разнообразия займись подготовкой отряда к сезону – через месяц выезд, - и без подготовки: - Да, кстати: как твоя модель, не забросил ещё? – Надо же, вспомнил! – Советую, - говорит, - продолжать, тема, вероятно, перспективная, - и добавляет, как ни в чём не бывало: - Нужна будет помощь или консультация, приходи, вместе додумаем. – Во! Рыба-прилипала! Дудки! Додумывать будем врозь.

          - Хорошо, - учтиво соглашаюсь и сматываю удочки.