Комната изначально была маленькой, но Ладлоу сделал ее еще меньше, разместив в ней массивный диван и два пухлых мягких кресла, а также книжные полки вдоль стен, и потому теперь гостиная больше напоминала кабинет. Телевизора не было — когда старый сломался, Ладлоу не стал его менять, — однако возле телефона стояло радио. Он хотел было включить его, но вместо этого отправился в кухню.
В холодильнике лежала половина жареной курицы, большую часть которой они с Рэдом съели два вечера тому назад. Ладлоу достал ее, положил на тарелку, сел за стол и принялся разделывать курицу руками. В комнате было очень тихо. Ладлоу слышал, как рвется холодная, влажная куриная плоть, как лопаются сухожилия на суставах. Слышал, как облизывает пальцы.
Закончив, он выбросил остатки и подошел к раковине, чтобы вымыть оставшуюся после завтрака посуду и жирную тарелку от курицы. За окном в сумерках начали собираться привлеченные светом мотыльки. К тому моменту как полностью стемнеет, они покроют все окно, сидя крылом к крылу по какой-то невообразимой прихоти, прижимаясь мохнатыми брюшками к холодному гладкому стеклу. Крупные бело-зеленые сатурнии будут порхать у окна, словно летучие мыши. В тишине кухни Ладлоу иногда слышал их и думал о Мэри и временах до кота Адама и ремонта, когда они слышали настоящих летучих мышей на чердаке, и такими вечерами она являлась, подобно внезапной тени, лишь для того, чтобы вновь оставить его в одиночестве, вместе с Рэдом.
Ему пришло в голову, что здесь, в доме, его окружали души.
В восемь вечера позвонил Том Бриджуотер. Ладлоу рассказал ему то же, что и Сэму Бэрри.
Том молча выслушал, потом вздохнул и сказал: «Господи, чертовы дети, они думают, будто им все сойдет с рук. И знаешь что? В половине случаев так и выходит». Ладлоу знал, что у Тома двое сыновей-подростков и что, даже будучи сыновьями шерифа, они время от времени попадают в неприятности — один раз за кражу выпусков «Плейбоя» и «Пентхауса» из аптеки Д. Л. Флури, другой — за то, что напились виски отца другого мальчика и разъезжали в таком виде по городу в два часа ночи.
Том сказал, что гильзу следует придержать. Утром он сразу переговорит с офисом окружного прокурора и посмотрит, что можно сделать.
Ладлоу положил трубку с чувством, что, как и Сэм, Том полностью на его стороне, но, как и Сэм, не может предсказать реакцию окружного прокурора.
Он достал из холодильника пиво и выпил его за столом, потом взял еще одно и сел, прислушиваясь к шелесту летнего ветерка и ночным звукам, доносившимся через окно с сеткой за его спиной. Он уснул за столом, положив голову на руки, и ему приснилось, что его дочь, Элис Ладлоу Палмер, снова маленькая девочка, что она играет за домом на давно упавших качелях, висевших на дубе, под которым он похоронил Рэда.
За холмом, в отдалении, он видел двух мальчиков — лет одиннадцати и постарше, стоявших в тени спиной к нему. Но он все равно их узнал. И ощутил ужасную печаль, видя, как они стоят там. Он подошел к Элис, чтобы позвать ее обедать, но она покачала головой —
Он проснулся с неожиданной тревогой — и сразу увидел потревоженный рой мотыльков и насекомых, бившихся в окно над раковиной, а потом услышал звуки, словно что-то скребло по задней стороне дома, что-то достаточно крупное, чтобы потревожить крылатых гостей. Он поднялся и подошел к окну, слыша собственные громкие шаги по деревянным половицам, мысленно исключая оленя, потому что олени никогда не подходили к дому, ведь они могли кормиться ягодами под дубом, исключая енота — слишком маленький, потом думая про медведей, хотя они редко сюда забредали. А потом — про человека.
Он из принципа не держал в доме оружия, но теперь подумал, что оружие бы сейчас не помешало, потому что ни медведи, ни люди не были исключительно дружелюбными.
За окном он видел только беззвездную тьму.
Он подошел к задней двери, включил свет на крыльце — и услышал шаги в высокой траве у стены дома. Он подошел к окну спальни — и успел заметить долговязую фигуру, которая взбежала на холм и скрылась за рощей у обочины дороги.
Он вернулся в кухню. Посмотрел на гильзу, которую было видно снаружи — та по-прежнему стояла возле раковины, — и задумался, не она ли была причиной суматохи за окном.
Он убрал гильзу в карман.
Посмотрел на часы на стене и увидел, что уже первый час ночи, а значит, звонить дочери поздновато.
Он пошел в гостиную, взял с полки книгу про великие Угольные войны в Скалистых горах в начале XIX века и лег с ней в постель, но понял, что не может сосредоточиться на Национальной гвардии и Мамаше Джонс, однако и уснуть тоже не может, а потому просто лежал с раскрытой книгой на груди, черпая странное утешение в ее тяжести. В такой позе он и проснулся на следующее утро, когда солнечные лучи, проникшие через окно рядом с кроватью, высушили его сны, как росу на золотарнике.
7