Кто-нибудь видел мою девчонку? 100 писем к Сереже

Но я была дурой, Иванчик, не понимала, что эта джеймсдиновская аура тебе необходима. Сейчас я выбросила бы твой темно-серый твидовый пиджак, который так любила (плечи были шире, чем нужно, конечно), спрятала бы подальше бежевый плащ (он был хоть и вполне богартовский, но по-бандитски длинный) и позволила бы тебе быть бунтовщиком без причины. Ну что поделаешь — твоя юность казалась мне опасной. Мне хотелось выстроить вокруг тебя — и себя — солидный взрослый мир, не чреватый скверными соблазнами. В то же время мы сами столько наговорили и написали про то, как легко провалиться в зазеркалье, прорвав иллюзорную поверхность буржуазности и респектабельности.

Моего Сережу мне тоже постоянно хочется переодеть. Я, может быть напрасно, считаю, что изменилась и готова принять и уважать чужой выбор и чужой вкус (ведь не чужой же!). Сережа одевался как типичный айтишник — клетчатые рубахи, безразмерные кофты и футболки, бесформенные ботинки и джинсы на размер больше. Я научила его носить белые футболки, белые рубашки, белые кеды и узкие темные пиджаки — униформа, которая всегда оказывается беспроигрышной. Он, надо сказать, сопротивлялся, защищая не столько свое презрение к одежде (его тут нет), сколько свою гордость и свою самостоятельность.

Ты, конечно, сейчас сказал бы:

— Иванчик, оставь парня в покое!

18

23 апреля 2013

Я вчера не дописала про Карлу. А сегодня, заглянув в мини-бар токийского Park Hyatt (я здесь lost in translation, но Билла Мюррея пока не видно), вспомнила, как она угощала нас орешками из “Березки”. Я дрожала от этих диковинных соленых орешков и шутливо обещала тебе исполнить за них любое сексуальное желание, чем ты, впрочем, так и не воспользовался, хотя орешки мне исправно доставлял. Мое обещание, однако, с удовольствием вспоминал и махал жестяными банками перед моим носом: “Ну и когда?”

В голодную зиму 1990–1991 годов Карла посылала нам консервы и упоительно вкусные супы из шампиньонов и шпината в пакетиках. Летом девяносто первого года я получила от нее приглашение в Париж.

Так что благодаря ей я впервые оказалась во Франции.

Когда я пришла в большой собственный дом Карлы в Бельвиле, двери мне открыла хрупкая блондинка.

— И давно вы тут живете? — спросила я, не имея ни малейшего понятия о том, кто она такая.

— Toujour, — ответила Мари-Лор, подруга Карлы, мило улыбнувшись. В 1991 году для меня, зашоренной советской девицы, стало шоком, что Карла — лесбиянка.

В ее доме я встретила еще одну лесбийскую пару — двух коротко стриженных мужеподобных американок, кажется, их звали Арлин и Шарлин.

В первый же парижский вечер ты позвонил Карле на домашний номер, и я, захлебываясь, рассказывала тебе, что тут — такое! И всё повторяла:

— Лесбиянки!

Вдруг до меня дошло, что слово “лесбиянки” на всех языках звучит одинаково и что они, эти лесбиянки, меня прекрасно слышат и понимают. А ты строго наказал:

— Береги свою девичью честь, Иванчик.

И добавил довлатовское:

— Надька, взбл…нешь — убью!

Мать Карлы, статная богатая итальянка, водила нас в японский ресторан, где я впервые в жизни попробовала суши. Меня тогда чуть не стошнило, доесть их я не смогла. Второй раз мы попробовали суши вместе с тобой и Брашинским в Нью-Йорке — с тем же рвотным эффектом. А сейчас я дрожу от любой сырой рыбы и в промышленных количествах ем всевозможные карпаччо и тартары.

Недавно я наткнулась на статью про Карлу и Мари-Лор в L’Humanitй

. Оказывается, у них три девочки — Жюльетта, Луана и Зелина. Мари-Лор их выносила и родила, Карла удочерила. Они стали чуть ли не первой французской гей-парой, которая это проделала легально. До сих пор живут вместе, в том же двадцатом округе, борются за права геев. Стоит их найти? Наверное, это совсем не трудно. Я, кажется, даже помню, где именно расположен их чудесный дом на тихой зеленой улице. Помню метро с прелестным названием — Mairie des Lilas. Вдруг у Карлы (ты называл ее Карлуша) чудом сохранились негативы двадцатилетней давности? Она столько снимала нас вместе — а у меня так мало наших общих фотографий.

Знает ли она, что тебя больше нет?

19

27 апреля 2013

Почему нам так понравилась “Черная роза — эмблема печали…”? Мы посмотрели ее летом 1990 года в кинотеатре “Колизей” на Невском. Сейчас этот фильм едва ли не официально считают неудачей. А тогда мы много смеялись и с удовольствием повторяли словечки и фразочки оттуда. Ты восхищался Збруевым и его брутальной репликой “Только не надо мне вертеть вола!”. С тех пор мы вертели этого вола на все лады.