Кто правит миром?

Двадцать лет спустя рухнул СССР. Реакция Вашингтона на это событие очень многому учит нас в плане реальности «холодной войны». Администрация президента Джорджа Буша-старшего, который тогда был у власти, тут же заявила, что политика никоим образом не изменится, хотя объяснять ее теперь будут уже другими причинами: содержать огромные армии нужно не для защиты от русских, а для противостояния «технологическим ухищрениям» стран третьего мира. Аналогичным образом, пришлось поддерживать и «промышленное производство оборонительных систем», хотя под этим эвфемизмом подразумеваются высокотехнологичные отрасли, в огромной степени зависящие от правительственных субсидий и инициатив. Целью сил вторжения оставался Ближний Восток, в серьезных проблемах которого, после полувека обмана и лжи, больше «нельзя было обвинять Кремль». Все молчаливо признали, что главным камнем преткновения всегда был «радикальный национализм», иными словами, попытки государств идти по пути независимости в нарушение принципов «великой зоны»[143]. Эти принципы никто и не думал коренным образом менять, что вскоре недвусмысленно показала доктрина Клинтона (согласно которой Соединенные Штаты могли в одностороннем порядке прибегать к военной мощи для продвижения своих экономических интересов) и глобальное расширение НАТО. После краха вражеской сверхдержавы наступил период эйфории, насыщенный волнительными сказками о «конце истории» и трепетными аплодисментами в адрес внешней политики президента Билла Клинтона, которая вошла в «фазу благородства», окруженная «ореолом святости», и впервые в истории повела нацию по пути «альтруизма», по пути приверженности «ценностям и принципам». «Новому миру идеалистов» больше ничто не мешало «положить конец бесчеловечности», теперь наконец он мог беспрепятственно продвигать недавно родившиеся международные нормы гуманитарного вмешательства.

И это только несколько страстных похвал видных интеллектуалов того времени[144].

Но так восторгались не все. Традиционные жертвы, такие как глобальный Юг, яростно осуждали так называемое право на гуманитарную интервенцию, считая его не чем иным, как старым «правом» на имперское доминирование, но выряженным в новые одежды[145]

. Более трезвые головы среди политической элиты внутри страны видели, что для значительной части мира США «превращались в необузданную сверхдержаву», «в величайшую внешнюю угрозу народам». «Первейшим необузданным государством сегодня являются Соединенные Штаты», как сказали Сэмюэл П. Хантингтон, профессор политологии из Гарварда, и Роберт Льюис, президент Американской ассоциации политологии[146]. Когда к власти пришел Джордж Буш-младший, нараставшую в мире волну враждебности к Соединенным Штатам уже нельзя было игнорировать; особенно рейтинги Буша упали в арабских странах. Обама и вовсе совершил впечатляющий подвиг: его поддержка в Египте скатилась до 5 %, да и в других государствах региона тоже была ненамного большей

[147].

Упадок тем временем продолжался. В следующее десятилетие США «потеряли» и Южную Америку. Это уже было серьезно; подобно тому, как администрация Никсона спланировала уничтожение чилийской демократии – поддержанный США военный переворот «первого 11 сентября», после которого установилась диктатура генерала Августо Пиночета, – Совет национальной безопасности зловеще заявил, что если Соединенные Штаты не смогут контролировать Латинскую Америку, то им нечего даже думать «добиться порядка в любых других уголках мира»[148]

. Но куда серьезнее были поползновения на демократию на Ближнем Востоке – по причинам, недвусмысленно названным в планах, разрабатываемых сразу после Второй мировой войны.

Еще одна опасность: значимые шаги в сторону демократии. Ответственный редактор New York Times Билл Келлер с умилением написал о стремлении Вашингтона «обнять всех тех, кто жаждет демократии в Северной Африке и на Ближнем Востоке»[149]. Однако опросы общественного мнения арабов ясно показали, что шаги по созданию функциональной демократии, при которой на политику будет влиять мнение народа, для Вашингтона обернется катастрофой: как мы уже видели, Арабский мир усматривает в Соединенных Штатах свою главную угрозу и поэтому вышвырнет их вместе с союзниками из региона при первой же возможности.