Кто правит миром?

Долговой кризис в немалой степени был задуман в качестве оружия уничтожения ненавистных социальных программ, на которые полагается основная часть населения. Весьма уважаемый экономический обозреватель Financial Times Мартин Вулф пишет, что «срочно менять позицию по налогам государству не надо… США могут занимать на хороших условиях под доходность 10-летних бондов на уровне 3 %, как и предсказывали некоторые экономисты, не склонные к истерии. Налоговый вызов носит не срочный, но долгосрочный характер». А потом, что весьма важно, добавляет: «Удивительным свойством федерального бюджета является то, что налоговые доходы в 2011 году прогнозируются на уровне 14,4 % ВВП, что намного ниже средних показателей послевоенных лет на уровне 18 %. Доходы от налогообложения физических лиц в 2011 году ожидаются в пределах 6,3 % ВВП»

[157]. Этот европеец, далекий от американских дел, никак не может понять, из-за чего весь переполох: в 1998 году, под конец правления Рональда Рейгана, налоговые сборы составляли 18,2 % ВВП. Если мы хотим сократить бюджет, то налоговые доходы должны быть существенно выше. Все вышеизложенное действительно удивительно, но на сокращении дефицита бюджета настаивают финансовые институты и самые богатые слои общества, а в условиях демократии, которая быстро катится вниз, только это и идет в расчет.

Хотя кризис бюджетного дефицита был задуман по причинам жестокой классовой войны, долгосрочный долговой кризис – вещь серьезная. Таковым он остается с тех пор, как Рональд Рейган проявил безответственный подход к налоговой системе и превратил Соединенные Штаты из крупнейшего в мире кредитора в крупнейшего мирового заемщика, утроив государственный долг, на фоне чего выросли угрозы экономике. При Джордже Буше-младшем этот процесс еще больше набрал обороты. Впрочем, на сегодняшний день главной проблемой является не он, а кризис безработицы.

Конечный «комромисс» по этому кризису – точнее, капитуляция крайне правых – стал полной противоположностью надеждам и чаяниям простых граждан. Некоторые серьезные экономисты, пожалуй, не согласились бы с экономистом Гарварда Лоуренсом Саммерсом, что «текущей проблемой Америки является не чрезмерный дефицит бюджета, а безработица и растущий долг» и что соглашение об установлении верхней планки долга, к которому пришли в Вашингтоне, хоть и предпочтительнее (очень маловероятного) дефолта, но все же наносит еще больший ущерб экономике, которая и без того идет на спад[158].

Предложенный экономистом Дином Бейкером вариант преодолеть бюджетный кризис путем замены недееспособной приватизированной системы здравоохранения другой, сходной с теми, что созданы в других развитых странах, и в расчете на душу населения обходятся вдвое дешевле, при этом обеспечивая как минимум сравнимые результаты, даже не обсуждается[159]. Финансовые институты и фармацевтическая индустрия слишком могущественны, чтобы подобные возможности в принципе рассматривались, хотя эту идею саму по себе вряд ли можно назвать утопичной. По тем же причинам на повестке дня не стоит обсуждение и других критически важных с точки зрения экономики возможностей, таких как низкое налогообложение финансовых сделок.

Тем временем Уолл-стриту преподносят все новые подарки. Парламентский Комитет по ассигнованиям сократил бюджетную заявку Комиссии по ценным бумагам и биржам, которая является самым первым барьером против финансовых махинаций, при этом Конгресс оттачивает все новые виды оружия против грядущих поколений. Например, на фоне сопротивления республиканцев делу защиты окружающей среды «одно из крупнейших коммунальных предприятий Америки подрывает поистине выдающиеся усилия нации установить улавливающие углекислый газ фильтры на угольной электростанции, нанося серьезный ущерб попыткам сократить выбросы, ответственные за глобальное потепление», – сообщает New York Times[160]

.

Подобные удары, наносимые самим себе, хоть и набирают силу, но не являются изобретением последних лет. Своими корнями они восходят к 1970-м годам, когда национальная политэкономия подверглась радикальным трансформациям, положив конец так называемому золотому веку [государственного] капитализма. Двумя важнейшими элементами этих перемен стали финансиализация и перенос промышленных мощностей в другие государства: и то, и другое стало следствием снижения прибылей в промышленности, а также демонтажа послевоенной Бреттон-Вудской системы финансового регулирования и контроля над капиталом. Идеологический триумф «доктрин свободного рынка», как всегда в высшей степени избирательных, впоследствии нанес еще серию ударов, по мере того как эти доктрины оборачивались отказом от регулирования и правил корпоративного управления, связывающих немаленькое вознаграждение топ-менеджерам компаний с краткосрочными прибылями, а также выливались в другие аналогичные решения, обусловленные такой политикой.