Кто сеет ветер

— Куда нас ведут? Убивать? — быстро спросил Запольский, стараясь движением и мимикой сделать вопрос понятным.

Японец кивнул, в его раскосых глазах, тревожных и умных, что-то влажно блеснуло.

Осмотр затянулся. Дрожь пронизывала до костей. Связанные руки немели. Наконец заскрипели ворота, и темнота ночи, как пасть удава, стала вбирать в свою огромную пустоту пару за парой.

Шли молча. За разговоры конвойные кололи штыками и били прикладами. С каждым неровным шагом веревки впивались в замерзшие руки больнее и крепче.

— А ведь не хочется умирать, Максимыч, — сказал тихо Запольский, пытаясь нажимом кисти ослабить узлы.

Конвойный ударил его по шапке прикладом.

— Молчи! Размозжу череп!

На минуту рука Запольского замерла в неподвижности, но шагов через десять пальцы и кисть незаметно задергались, освобождаясь от пут. Внимание Ярцева напряглось. Ослабшие узлы веревки наталкивали на мысль о побеге. Густой покров темноты чуть поредел, но даже острый глаз сибиряка не мог видеть дальше восьми-девяти шагов. Ярцев напряг мышцы в помощь товарищу, но узел надавил на артерию: неимоверная боль и парализующий мускулы холод заставили руку бессильно повиснуть.

А Запольский дергал узлы все учащеннее, все настойчивее, обжигая тело свое и товарища уколами раскаленных игл… И вдруг веревка ослабла, но в то же время из пустоты ночи метнулись серыми пятнами свежеразрытые ямы у кирпичных сараев: обреченные подошли к месту казни — могилы были готовы.

— Сто-ой! — прозвучала команда Сомова.

Конвойные и узники остановились.

— Какой произвол!.. Даже с детьми не простился, — сказал со вздохом седобородый железнодорожник Зимин, еле удерживаясь от слез.

В рядах осужденных послышались придушенные рыдания. Живой человеческий организм не признавал никаких доводов разума: умирать было страшно…

Запольский, как будто желая проститься, поцеловал Ярцева в губы и сильно рванул из пут руки.

— Беги за овраг, к лесу! — шепнул он над ухом и, прыгнув на конвоира, сбил его с ног и кинулся в темноту.

Послышались крики, защелкали враз винтовки, раздались выстрелы. Ярцев хотел побежать в противоположную сторону, но, к его ужасу, онемевшие от волнения и холода ноги не двигались. Конвойные с матерной бранью придвинулись ближе, тесня арестованных на край ямы. Ярцеву снова связали руки веревкой.

«Смерть? — подумал он почти хладнокровно. — Ну что ж!.. А Филипп-то удрал, спасся!»

— Становись на колени! — взвизгнул есаул Сомов, блестя кривой шашкой.

— Р-руби.

На Ярцева кинулся с обнаженным клинком и револьвером широкоплечий казак в белой папахе. Ярцев рванулся в яму, услышал два выстрела, ударился грудью и животом о землю и потерял сознание…

Иглистый, струившийся сквозь тело холод привел его в чувство. Он лежал в снегу на дне ямы, а вокруг него и на нем валялись убитые и умиравшие в судорогах люди. Сначала ему показалось, что он умирает тоже, — дышать было трудно, в груди ощущалась острая боль, одежда и руки были залиты кровью, — но ясность сознания его успокоила: голова работала совершенно нормально. Он понял, что по какой-то счастливой случайности его только ранили и, приняв за убитого, оставили лежать в яме. С остальными расправились зверски. Трупы погибших давили вниз, мешая подняться. Сдвинув чью-то мертвую руку, упавшую сверху ему на лоб, Ярцев повернул с усилием голову и очутился лицом к лицу с сучанским шахтером Вербой, извивавшимся в судорогах смерти. Слабое дыхание его губ коснулось лица; сделалось жутко. Отчаянным напряжением мускулов Ярцев перевернулся на грудь, хотел подняться, но связанные руки мешали.

В это мгновение вверху над ямой послышались голоса: казаки еще не ушли… Ярцев захолодел, прижавшись к товарищу. По седой окровавленной бороде он узнал в убитом железнодорожника Зимина. Голова старика была разрублена шашкой до шеи.

Сверху от края ямы опять донеслись голоса, звон лопат и шорох комьев земли.

«Закопают живого!» — подумал Ярцев, сдерживая невольный стон ужаса.

Но голоса казаков внезапно умолкли. Потом зазвучали издалека.

Из груды наваленных в яму тел послышался хрип и предсмертный скрежет шахтера Вербы. Вскоре замолк и он. Наступила полная тишина.

Уверившись, что опасность прошла, Ярцев напряг все силы и, работая свободными от веревок ногами, грудью и головой, стал выбираться из груды трупов. Крепко связанные назад руки мешали двигаться. Мертвые тела товарищей давили неотвратимым грузом, точно сознательно не желая пускать от себя живого. Ярцевым овладело отчаяние, но он перевел дыхание, собрался с новыми силами и, как червяк, пополз все выше и выше — по трупам, земле и снегу — пока не достиг поверхности.

Кругом лежал снег, темнели пустые кирпичные сараи. Людей не было. Ярцев огляделся по сторонам и пошел без дороги быстрой походкой, надеясь пробраться к морю. Попробовал освободиться от пут, но сил не хватило — от боли темнело в глазах, а узел давил так же туго, как прежде.