Кто убил Влада Листьева?

Горько было Вельскому, он считал себя рядовым гражданином своей страны, и таких, как он, в России было много, Вельский это знал. Но… не видно света в конце тоннеля.

Демократы избрали себе жупелом не только коммунистов и партию, в которой они раньше состояли, избрали мишенью мертвого человека — Ленина и бесились оттого, что не могли его побороть. В Кремле уничтожили его кабинет, вышвырнули личные вещи… Плюнули в лицо истории, которая оказалась не такой светлой, как им хотелось бы. Начали вести разговоры, уже придавленные спудом времени, что Ленин был агентом германского генштаба, совмещал в себе жестокость с детской ласковостью, был сказочно богат, хотя в наследство от себя оставил лишь два потертых костюма, пару стираных-перестираных сорочек и так далее. Не желали даже слушать о том, что он работал сутками напролет, с утра до утра.

Забыли господа демократы истину, которую однажды очень кстати произнес Расул Гамзатов: с историей шутить нельзя, это опасная штука. Если человек выстрелит в прошлое из пистолета, то будущее обязательно выстрелит в него из пушки.

«Второй стакан России» отличился не менее «первого» — пообещал одним десантным полком взять столицу взбесившейся Чечни за пару часов и в результате развязал кровавую войну, очень затяжную — в ближайшем столетии она вряд ли закончится. Даром что ли сиятельный собутыльник назвал Грачева «лучшим министром обороны»?!

Но вернемся к преступности. При Сталине, сразу же после войны, страну также накрыл вал преступности. Накрыл с головой — казалось бы, из него не выбраться. Все, конец! Но Сталин придавил этот вал очень просто — силой. Сделал то, что может сделать любой правитель в своей стране.

Особенно беспокойная обстановка была в Одессе. Не было дня, чтобы там кого-нибудь не убили — уркаганы валили всех подряд, а уж по части ограбить — это вообще считалось у них баловством, детской шалостью.

И тогда Сталин позвонил командующему местным военным округом маршалу Жукову:

— Вы слышали что такое «гоп-стоп», товарищ Жуков?

— Так точно, товарищ Сталин!

— Наведите порядок. «Гоп-стоп» мешает нам жить. В выборе средств себя не ограничивайте.

«Гоп-стоп» — это «остановить и ограбить». Бандитов в Одессе называли «гоп-стопниками». Жукову самому надоели жалобные крики ограбленных людей, раздававшиеся ночами по всему городу.

И он навел порядок. За одну ночь.

Вывел на улицы Одессы в ночное дежурство всех офицеров из штаба округа — боевых людей, прошедших фронт, награжденных орденами. Нарядил их в дорогие коверкотовые плащи — модный атрибут того времени, признак состоятельных людей. С офицерами были и дамы, при золотых украшениях, горжетках и воротниках из благородного меха.

В общем, парочки получились вполне безобидные на вид веселые, подгулявшие, возвращающиеся домой из ресторана — ну чем не добыча для «гоп-стопника»?

Отоспавшись за день, «гоп-стопники» ночью все как один вывалили на промысел— захотелось чего-нибудь остренького, пахнущего, извините, живой кровью. А тут — коверкотовые плащи. Ну как не порезвиться?

И порезвились. Едва «гоп-стопник», сияя золотой фиксой, с мерзкой улыбочкой приближался к испуганному коверкотовому буржую, держа в руке финку, буржуй вытягивал из кармана пистолет, стоявший на боевом взводе и всаживал уркагану горячую свинцовую плошку прямо в лоб.

За одну ночь было уничтожено две тысячи бандитов.

В Одессе сразу стало тихо, как на цветущем майском лугу — лишь жужжали шмели да смеялись дети. Ночью теперь можно было не только без опаски выйти из дому, чтобы полюбоваться звездами и подышать свежим воздухом, можно было спокойно пересечь город из одного конца в другой.

На следующий день Сталин вновь позвонил по «ВЧ» прославленному маршалу:

— Спасибо, товарищ Жуков!

Велик соблазн сделать два подобных рейда по Москве — и во всей России будет спокойно. Один рейд — по уголовным авторитетам, второй — по чиновным ворам, по перевертышам и казнокрадам… Полтора десятка показательных процессов, десяток смертных приговоров — и все, бандиты и воры станут добропорядочными гражданами. Но такой путь — не для правового государства. В этом Вельский был твердо уверен.

С другой стороны, он не мог согласиться с тем, что на смертную казнь, словно бы в угоду отечественным «паханам», был наложен мораторий. И «паханы» расцвели махровым цветом — никакого окорота им не стало. Залезли не только в Кремль и в роскошные офисы на Тверской улице — бывшей улице Горького, переименованной (чем помешал Горький демократам, как и Чехов, и Герцен, — непонятно), но и в Государственную думу…

В прокуратуру полетели протестующие письма. «Как же вы, граждане прокуроры, думаете навести в России порядок? — спрашивали Генеральную прокуратуру в письмах. — Каким способом? Страх смертной казни хоть как-то сдерживал преступный мир, а мораторий они восприняли как манну небесную, неожиданно свалившуюся на них, теперь они вообще перестали бояться чего-либо и кого-либо…»

Авторов писем Вельский хорошо понимал.