Кто убил Влада Листьева?

На одном из торжеств Вельский познакомился с женой и дочерьми президента — они сами, нежно воркуя о чем-то своем, подошли к нему. Держались с некой робостью — видать, должность генерального прокурора казалась им слишком грозной, вызывала невольный холодок. Вельский, который находился на приеме вместе с женой, постарался, чтобы в голосе его не прозвучало ни одной казенной нотки — профессия ведь тоже вырабатывает и голос, и походку, и даже манеру мыслить, это Вельский не раз отмечал в своем дневнике. Он вообще старался чаще смотреть на себя со стороны, относился к себе довольно критически, отмечал все свои промахи и пытался поправить то, что можно было поправить…

Увидев «принцесс» и «королеву», Вельский подивился некоему несоответствию того, что он увидел, с экранным изображением — на экране телевизора «королева» и «принцессы» выглядели изящными, даже какими-то утонченными. А тут скульптор над натурой особо не работал — то ли времени не было, то ли желания — все трое были сработаны топором, похожи на этакие плотные бревнышки, наряженные в дорогие костюмы. И что еще отметил Вельский — у всех троих были одинаково неглупые, очень живые глаза.

«Поговорили о Свердловске, о местах, которые всем нам были хорошо известны, — записал Вельский в своем дневнике. — «Вы ведь нашенский, родились на Урале?» — спросила у меня старшая из президентского семейства, королева-мать, если перевести на штатное расписание английского двора. Пришлось признаться, что я не свердловский — в Свердловске, по-нынешнему Екатеринбурге, я только учился. Хотя Урал полюбил не меньше, чем свое Забайкалье.

Старшая из королевского двора, «президентша», неожиданно глянула на меня иронически, вполуприщур и стала что-то говорить о любви к родной земле. Слова были какие-то неискренние, затертые, вычитанные из газет — такое я слышал много раз. И мигом она стала мне неинтересной. Существует жесткий закон информации. Как только человек начинает повторяться, произносить прописные истины, он делается неинтересным. Так и «королева-мать». Недолго же она выдержала!

Наиболее умной мне показалась младшая дочь, Татьяна, но и наиболее, если хотите, коварной, от женщин такой категории можно ожидать все…»

Вельский был недалек от истины. Но тогда, в ту пору, трудно было что-то предугадать.

Президентское семейство пригласило Вельского сыграть в кегельбан, «королева-мать» даже потянула его за рукав, но Вельский отказался — в стороне, безучастная ко всему и словно всеми брошенная, стояла его жена, она мало кого тут знала, и Вельский, поглядывая на Лену, чувствовал себя виноватым.

— Нет, нет! — отверг он настойчивое приглашение. — В кегельбан я не играю. Не игрок, простите…

— Что, ни разу в жизни не пробовали? — удивилась «королева-мать».

Вельский, подумав про себя: «А игра-то эта — совсем не королевская», ответил, стараясь, сохранить на лице приветливую улыбку:

— Ни разу в жизни!

68

Вельский отметил у себя в дневнике, что кроме незарегистрированного оружия в офисе Бейлиса были найдены аналитические справки, составленные на видных политических деятелей, в том числе и на премьер-министра правительства. Изъятые из портфеля самого Бейлиса, документы эти были составлены очень грамотно, такие документы по зубам лишь спецслужбам, никакая частная компания составить их не может и не могла, только могучая федеральная организация. Поэтому невольно возник вопрос: как эти бумаги попали к Бейлису?

Самое же неожиданное было другое — папки, обнаруженные в столе у Бейлиса, в тайнике, оказались не чем иным, как следственным делом, находившимся на столе у Трибоя. Там был и протокол допроса Кошака. Заместитель генерального прокурора Михаил Катышев, узнав об этом, невольно сжал зубы и несколько минут сидел молча с неподвижно застывшим, словно бы отлитым из железа, лицом. Выходит, в группе Трибоя завелись «кроты», которые все выносят наружу, и все, что делается в следственной группе, известно одному из «фигурантов» — господину Бейлису, известно все до мелочей.

Надо было искать «кротов». Катышев положил перед собой лист бумаги, ручкой вывел столбик цифр «1», «2», «3», «4» и так далее, до «20», грустно усмехнулся: печальное это дело — выявлять в собственных рядах предателей.

В оперативно-следственной группе числилось двадцать человек, и деятельность каждого из двадцати следовало проанализировать, каждого обсосать со всех сторон… словно косточку из супа. Катышев в эту минуту не завидовал сам себе.

Хотя нет худа без добра. Одно было хорошо: пристальное внимание Бейлиса к тому, как идет следствие (факт, что у него найдены бумаги, за которые Бейлис выложил не одну сотню тысяч долларов, а может быть, и несколько миллионов), говорит о том, что человек этот виноват.

Остается только это доказать. Конечно, Бейлис не сам брал в руки пистолет. Но, судя по всему, он вложил этот пистолет в другие руки, тем и виноват.