Кто убил Влада Листьева?

Феня в это время сидел на своем месте, в боковой, с длинным окном, комнате, поглядывал на белесое, словно скатавшееся в кусок творога солнце, готовое, как всякий творог, рассыпаться на крошки, и ждал вызова Хозяина.

Он кожей своей, ноздрями чувствовал, что Хозяин сейчас вызовет его, обязательно вызовет…

Пять минут назад раздался телефонный звонок. Феня не хотел поднимать трубку — слишком уж ранний это был звонок, от таких не жди ничего хорошего. Он занес руку над трубкой, рука его была похожа на хищную птицу, он ждал, когда телефон перестанет надрываться, но человек, который звонил Фене, был упрям, мелодичный голос телефона от усталости охрип, стал потрескивать, и Феня поднял трубку. В конце концов, было даже интересно узнать, кто же этот упрямый абонент.

Звонил Трибой. Голос у начальника следственной группы был невыспавшимся и одновременно озабоченным.

— Я буду краток, — сказал он.

— Слушаю, — вежливо и очень отстранение отозвался Феня, будто бы беседовал с совершенно незнакомым человеком. Трибой такой стиль поведения одобрял.

— Где Хозяин?

— На месте.

— Никуда отбывать не собирается?

— Вроде бы нет.

— А я чувствую — кончиками пальцев, сердцем, душой своей истрепанной чувствую, — на Трибоя иногда находило, он начинал выражаться «высоким штилем», — что Хозяин сегодня постарается куда-нибудь улизнуть…

— Куда? — тупо спросил Феня.

— Да куда угодно. На Лазурный берег, где сейчас находится его жена. Вчера она, кстати, по золотой карточке сделала покупки на триста шестьдесят пять тысяч долларов.

— Неплохо! — не удержался от восклицания Феня.

— И я так думаю. Хозяин может укатить в Испанию, в Кению, на Кипр, в Тунис, в Грецию либо в Штаты, в канадский город Ванкувер, в Италию — у него везде есть особняки. Поэтому, если увидите в коридоре пару кожаных чемоданов, дайте нам знать.

— Непременно, — мято пробормотал Феня.

— Хозяин не должен улизнуть, — сказал Трибой и, прежде чем повесить трубку, произнес предупреждающим тоном: — О себе самом подумайте, о своем будущем… Будущее ваше должно быть безоблачным. А сейчас оно закрыто темными путами. Пока закрыто, — добавил Трибой.

107

Секретаря на месте не оказалось, не явился еще «господин хороший» — было еще рано, и Хозяин, едва сдерживая в себе раздражение, ударил по стенке кулаком, потом врезал костяшками пальцев, но боли не почувствовал — от постоянных тренировок они стали дубовыми, подошел к окну.

В который раз поймал себя на том, что ему нравится отсюда, с высоты четвертого этажа, наблюдать за тем, что происходит внизу, на Тверской улице, наблюдать за машинами, тянущимися неспешной чередой, за редкими прохожими, испуганно поглядывающими на чадящий, извергающий хрипы и металлические звуки поток, — Хозяину здесь все радовало глаз. И дома на противоположной стороне улицы, с лоском отремонтированные, европейского стиля, и далекие, поблескивающие в белесых лучах солнца крыши, и длинные слоистые, прилипшие друг к другу облака, в нескольких местах по-грозовому затемненные, хотя грозы в Москве стали редки. Ему нравилась Тверская улица, бывшая Горького, по которой раньше он проезжал на своем такси с завидущей мыслишкой — страшно завидовал людям, живущим здесь, и понимал, что это не просто люди, это цвет страны, — а теперь живет здесь он, а «цвет страны» ютится там, где раньше он попукивал в небо, стараясь, чтобы пук ушел в щель в стене, — в Чертаново, Митино да на Волхонке.

Неожиданно на противоположной стороне улицы он опять увидел два стола, поставленные впритык друг к другу, на столах густо гнездилась разная канцелярская «снедь» — папки, записные книжки, обложки для документов, степлеры, именуемые в народе «крокодилами», ручки с карандашами, мотки прозрачного скотча. Заправлял этим хозяйством невзрачный чернявый парнишка, а около него стоял, по-казачьи широко расставив ноги, знакомый человек… Саша Македонский.

Конечно, это был не Саша Македонский, это был другой человек — знаменитый киллер сейчас находился в Греции, но очень уж он был похож на Македонского. И вновь «Македонский» полоснул своим взглядом по глазам Хозяина.

Если в прошлый раз Хозяин отшатнулся от окна, то сейчас он только усмехнулся, пошарил позади себя, словно хотел нащупать опору, но ничего, кроме спинки кресла, отодвинутого слишком далеко, не нашел. Взгляд Хозяина стал твердым, он пытался понять, что хочет, что задумал человек, находящийся сейчас на противоположной стороне улицы. «Македонский» сверлил глазами Хозяина, Хозяин сверлил глазами «Македонского».

Чернявый паренек, стоявший за канцелярскими столами, поднял взгляд, усмехнулся язвительно и, вскинув правую руку, указательным пальцем ткнул в сторону Хозяина: пух!