Прежде чем перейти к ответу на этот вопрос, хочется сделать еще одно небольшое лирическое отступление. Оно касается послевоенной судьбы ленд-лиза. Согласно изначальным условиям, все не израсходованные в ходе войны материалы и техника должны были быть либо возвращены, либо оплачены. Решить вопрос с британскими долгами (а общая стоимость американских поставок по ленд-лизу в Британию составляла более 31 млрд долларов, почти в 3 раза больше, чем в СССР) удалось достаточно быстро и легко. Сумма долга на основании расчетов – весьма великодушных со стороны Вашингтона – составила немногим более 4 млрд долларов. Окончательно погашен этот долг был только в 2006 году.
Советские представители на переговорах требовали для своей страны как минимум столь же великодушного отношения. Москва придерживалась достаточно обоснованной точки зрения по поводу того, что ленд-лиз и так стал для США весьма выгодной сделкой и давно уже оплачен кровью советских солдат. Переговоры в итоге затянулись. В 1951 году США настаивали на уплате 800 млн долларов, советская сторона соглашалась только на 300 млн. Только разрядка международной напряженности в конце 1960-х годов позволила сдвинуть дело с мертвой точки. В 1972 году было подписано соглашение, по которому советский долг составил 722 млн долларов. Погасить его предстояло до 2001 года. Однако после уплаты первых 48 млн советская сторона отказалась продолжать платежи, мотивируя это дискриминационными мерами США по отношению к советской внешней торговле. Очередной прогресс наметился только в 1990 году – срок погашения был отодвинут до 2030 года. К 2006 году оставшаяся задолженность была погашена полностью.
История с погашением долгов лишний раз показывает, что ленд-лиз был не бескорыстной дружеской помощью (каким его хотят иногда представить), а весьма выгодной для США коммерческой сделкой. Даже спустя полвека после окончания войны американцы все еще продолжали настаивать на том, чтобы получить дополнительную прибыль от этой сделки.
Глава 5
Где и когда был открыт второй фронт?
Одной из главных тем на переговорах между советскими лидерами и их западными коллегами на протяжении 1941–1944 годов был так называемый Второй фронт. После нападения Германии на Советский Союз Восточный фронт стал едва ли не единственным масштабным театром военных действий. Кампания в Северной Африке (о которой будет сказано ниже) велась с немецкой стороны весьма небольшими силами, морская и воздушная война тоже носили скорее периферийный характер. Совершенно естественным было желание советского руководства распределить усилия стран антигитлеровской коалиции более равномерно, открыть в Европе еще один фронт, который заставил бы немцев перебросить часть сил с востока и облегчил бы положение Красной Армии.
Однако реакция британских и американских государственных деятелей была на первых порах весьма сдержанной. Во-первых, нападению Гитлера на Советский Союз были очень рады в западных столицах, в первую очередь в Лондоне. Вторжение на Британские острова откладывалось на неопределенный срок. «Вторжение в Россию – лишь прелюдия к вторжению на Британские острова», – заявил Черчилль по радио 22 июня 1941 года. Безусловно, для него была лучше именно такая последовательность немецких операций. «Мы приветствовали вступление России в войну», – написал позднее британский премьер в своих воспоминаниях. Отправка германской сухопутной армии и львиной доли авиации, а также некоторых подразделений военно-морского флота на восток позволяла англичанам вздохнуть спокойно. Променять этот покой на активные боевые действия у собственного порога в Лондоне совершенно не стремились.
Во-вторых, никто в первые недели не знал, как долго Советский Союз сможет выдерживать немецкие атаки. Стремительное наступление вермахта заставило многих политиков и экспертов на Западе усомниться в том, что Красная Армия продержится больше двух-трех месяцев. Гарри Гопкинс, посетивший Москву в конце июля в качестве личного посланника Рузвельта, был настроен более оптимистично. Однако даже он в своем отчете президенту писал о том, что неразумно проводить конференцию трех стран ранее октября. «Тогда мы знали бы, будет ли существовать какой-нибудь фронт, а также где приблизительно пройдет линия фронта в предстоящие зимние месяцы», – писал Гопкинс.