Куда уходит кумуткан

Карен устал и теперь старался придушить Максима, тянулся к его шее. Уловив мгновение, Максим так двинул Карена коленями по спине, что тот отлетел вперёд. Оба вскочили на ноги. Готовы были вновь накинуться друг на друга, но тут с одного из балконов раздался мужской голос:

— Э, детвора! Чё за приколы? Ну-ка, сдристнули отсюда! Щас спущусь, зады вам поотрываю!

Это было сигналом к бегству. Словно стая воробьёв, напуганная котом, мальчишки разбежались кто куда. Даже Прохор, забыв про шапку, спотыкаясь и кашляя, бросился в арку — вслед за Сёмой и Лешим.

Драка закончилась. Собака на канализационном люке осталась одна.

Аюна, Саша и Максим заскочили в подъезд, спрятались там возле мусоропровода.

— Почему ты сразу не помог? — спросила Аюна. — Стоял, смотрел.

— Я хотел. — Максим понуро ковырял на стене шелушащуюся краску.

— Или струсил?

— Да не струсил я! Просто не сразу понял, что делать.

— Значит, струсил, раз так реагируешь.

— Не струсил я, говорю тебе, — протяжно и по возможности спокойно ответил Максим.

— Папа говорит, что в детстве ни в коем случае нельзя трусить, потом всю жизнь будешь трусом. Даже когда станешь сильным и взрослым.

— Ай, ну тебя. Спроси Карена, какой я трус. Сначала посчитай его синяки, а потом спрашивай.

Саша молча рассматривал свои очки. Оправа у них помялась, но линзы были целыми. Всё равно влетит от отца.

Максим опять был недоволен собой.

«Был бы у меня папа, он бы показал, как сделать так, чтоб к моим друзьям никто не лез».

Максим нахмурился и отругал себя за такую мысль.

«И без всяких пап справлюсь».

Сдавив челюсти, он представил, как на лету сносит Прохора, как втаптывает его в снег и одновременно отбивается от Нагибиных, как ударом слева сбивает с ног Лося, как в прыжке бьёт Сёму по его толстой голове. Аюна права. Нужно было сразу вступиться за Сашу. Теперь она будет считать его трусом. А ведь он не струсил, просто не сразу сообразил, что происходит, не понял, как всё это началось. Только что играли в футбол, а тут — драка. Если б он заранее знал, если б мог подготовиться, то без сомнений вышел бы вместе с Сашей против этой толпы. А тут ещё собака…

Максим решил, что в следующий раз непременно влезет в драку, кто бы там ни дрался. Нужно будет показать Аюне, что он смелый. Словно репетируя свои удары, Максим несколько раз скользнул кулаками по стене, сбил с неё шелуху старой краски.

Закончился второй день, а собака так и не ушла с канализационного люка.

— Почему ты не заберёшь её в свой приют? — спросил Максим за ужином.

— Во-первых, он не мой, — ответила мама, подкладывая Аюне буу́зы и подсыпая к ним укроп. — У нас и так все клетки забиты.

— Это во-вторых? — нахмурился Максим.

— Да.

— А в-третьих?

— А в-третьих, — мама вздохнула, — пусть себе лежит, никому ведь не мешает.

Максим надкусил буузу — швыркнув, хотел выпить из неё сок, но обжёгся.

— Аккуратно! Горячие ещё. Ешь пока бутерброды.

— Мешает! — твёрдо сказал Максим.

Аюна удивлённо посмотрела на брата, но промолчала. Осторожно надкусила свою буузу.

— Что тебе мешает?

— Собака!

Он решил, что нужно хорошенько напугать маму. Тогда она придумает, как взять собаку в приют, и никто уже не будет забрасывать её камнями. Ни взрослые, ни дети. Максим был уверен, что так спасёт собаку. Сказал, что она на всех рычит, а когда днём он пробовал взять откатившийся к ней мяч, она чуть не укусила его. Добавил, что на морде у неё пена. Знал, что это — признак бешенства, вот и соврал.

Его ложь подействовала. Маму явно обеспокоили слова Максима. После ужина она позвонила дедушке. Виктор Степанович был в Листвянке.

Мама приукрасила рассказ Максима и добилась своего — дедушка встревожился, узнав, что бешеная собака носится по Городку за детьми и даже порвала Максиму брючину. Посоветовал внимательно осмотреть ногу Максима — нет ли на ней царапин, и обещал решить этот вопрос.

Перезвонил через час. Сказал, что утром приедет его знакомый и со всем разберётся.

Максим и Аюна были довольны. Позвонили Саше. Предложили посмотреть на то, как дедушкин друг-дрессировщик справится с собакой, уведёт её подальше от Городка. Саша сказал, что не может прогулять контрольную по алгебре — родители узнают, а ему и без того досталось за сломанные очки.

Прогулять пришлось сразу три урока. Дедушкин знакомый приехал в десять часов. У подъезда его поджидала Ирина Викторовна в компании с недовольными птичницами. Приглядевшись, Максим вздрогнул. Увидел, что это никакой не дрессировщик. Там стоял Николай Николаевич — охотник, который в своё время отловил для дедушки сразу двух нерпят; впоследствии они стали его главным артистами — Тито и Несси. В последнее время Николай Николаевич зачастил в нерпинарий, Максим видел его там несколько раз.

— Он тут чего делает? — спросил Максим и коротко объяснил Аюне, кто такой дядя Коля.

Аюна не ответила. Она уже всё поняла. Сняла варежку и пальцами проскользнула в перчатку Максима, чтобы он почувствовал её тепло.

— Ты чего? — удивился Максим.

— Смотри, — прошептала Аюна.

Они пряталась в Крепости на Эвересте и хорошо видели всё, происходившее у подъезда.