Куда уж хуже. Реквием заговорщикам (сборник)

И снова, как пару дней назад, меня охватило ощущение нереальности происходящего. Я была словно пьяная. Я не понимала, ПОЧЕМУ Рюрик живет на даче и возле крыльца нет ни одного человека. Почему меня никто не остановил, когда я взошла и постучала в дверь. Послышался звериный рык. Затем шарканье, дверь распахнулась, словно и не была заперта, и с десяток лающих псов бросились на меня. Шитов едва их сдерживал.

– Что вы все ходите?! – закричал он, но его голос потонул в громком лае ротвейлеров.

– К вам приехали какие-то люди, они ждут вас у ворот. Охрана их не пускает! – орала я изо всех сил, холодея при мысли, что эти злобные твари сейчас сорвутся со своих поводков и бросятся на меня, чтобы растерзать. Не зря же в Англии эту породу собак строго-настрого запретили.

– Какие еще люди? Мы никого не ждем. А если бы кто и приехал, то я увидел бы это на своих экранах…

– Там что-то с электричеством, авария на подстанции… Они ждут вас, – сказала я и, махнув рукой, словно бы говоря: хотите верьте – хотите нет, пошла в сторону леса. На наше счастье, Шитов стал спускаться с крыльца, ведомый собаками, которые прямо-таки рвались у него из рук. Я чувствовала всем своим существом их влажное, хриплое рычание. Когда же они почуяли мясо, Шитов дернулся всем корпусом за сворой, пожирающей и вырывающей друг у друга куски, и чуть было не упал. Я достала из сумки газовый баллончик и несколько раз прыснула ему в его желтое, похожее на пасхальное яйцо лицо. Он зажмурил глаза, захрипел и повалился на землю. Пальцы на его руке разжались, он отпустил поводки, и собаки понеслись по рассчитанному нами отрезку в кусты, где их поджидала еще одна порция угощения. Слыша глухие выстрелы (один, два, три четыре… восемь, девять…), я подумала тогда, что ничего бы этого не случилось, корми Шитов своих собак получше. Не зря же говорят – скупой платит дважды.

* * *

Когда все стихло, я ухватила старика за воротник пиджака и, постоянно оглядываясь, не видит ли нас кто-нибудь, оттащила его безжизненное тело в лес, где Павел уже сгребал в кучу тяжелые окровавленные трупы ротвейлеров. Он отцепил с каждого ошейника поводок и сложил их в освободившийся от мяса пакет. Действовал Павел быстро, уверенно, движения были ловкими, а лицо при этом оставалось совершенно бесстрастным. Я поняла, зачем ему понадобились поводки: при необходимости их можно было использовать вместо веревок. Да и вообще вещь полезная для экстремальных ситуаций. Увидев меня, он бросился ко мне на помощь. Уложив Шитова рядом с собаками, он достал два поводка и крепко связал ему руки и ноги.

Мы осмотрелись: на небольшом пространстве между елями и соснами не осталось и следа после кровавого побоища – настолько хорошо все было замаскировано. В лесу снова воцарилась тишина.

Мы привели себя в порядок и не спеша двинулись к дому. Поднялись на крыльцо. Дверь была распахнута. Мы вошли и прислушались. Ни единого звука. Какая там охрана?! Я повела Павла наверх, в комнату Рюрика. Остановившись перед дверью, я перевела дыхание и решительно постучала. Никакого ответа. Тогда я взялась за ручку и открыла дверь. Комната была пуста. На инвалидном кресле лежал скомканный ЧЕРНЫЙ плед.

…Мы обшарили каждый сантиметр двухэтажного дома, заглянув даже в ванную комнату и туалет, но не встретили ни единого живого существа.

В комнате Рюрика мы перерыли все папки с бумагами, но ничего, кроме воззваний, оппозиционной литературы и вороха газет, не нашли. Были еще, правда, письма. Пробежав глазами одно из них, я поняла, что это пишет такой же сдвинутый на политике, одержимый человек, предлагающий свою помощь, а конкретно – пасеку и два миллиона рублей народному движению «Россия». Павлу попалось письмо совершенно другого характера. Писала какая-то ненормальная двадцати лет от роду, объяснялась в любви Рюрику, восхищалась его красотой, умом и страстно желала родить от него ребенка. «Меня возбуждает ваша инвалидная коляска, ваши очки и белые руки. Мне больше всего на свете хочется их поцеловать…» И все в таком духе. Побывали мы и в вонючей, с застоявшимся затхлым воздухом комнате Шитова. Здесь вообще пахло смертью.

И вдруг я уставилась на стену, на которой висело большое овальное зеркало. (Это все в комнате Шитова.) Под ним на стеклянной полочке я заметила покрытый пылью колпачок от губной помады. Я взяла его в руки и принюхалась. Пахло старым собачьим жиром. Интересно бы посмотреть на женщину, которая оставила здесь этот характерный предмет. К кому она приходила: к Шитову или Рюрику? И вообще интересно, были ли у Рюрика женщины?

– Послушай, ты, агент ФСБ, черт тебя подери. Неужели до сих пор личностью Рюрика никто не интересовался? Это же нонсенс. У нас любая выдающаяся личность на учете. А тут такое…

– У него наверняка есть нормальные имя и фамилия. Рюрик – это скорее всего партийная кличка.

– Но как вычислить, кто же он такой? Может, стоит поднять архивы столичных ортопедических клиник и поискать среди стоящих на учете инвалидов человека, похожего на Рюрика? Или затребовать информацию обо всех инвалидных колясках?