Куда уж хуже. Реквием заговорщикам (сборник)

– Но для этого надо ехать в Москву, звонить Трапезникову…

– Это еще кто?

– Шеф, – сказал он и почему-то отвернулся от меня. Наверно, пожалел, что сказал.

– Правильно. Так и сделаем. А сейчас пора убираться отсюда. Никакого архива здесь нет. Ничего.

– Стой. Мы еще не были в подвале.

Мы снова оказались на первом этаже, зашли на кухню, где на плите кипел чайник (Павел его выключил скорее по инерции, чем по какой-либо другой причине), и, приподняв за кольцо две половые доски, сколоченные вместе, мы увидели погреб. Павел приказал мне держать крышку, а сам спустился вниз. Я ждала, что сейчас он скажет мне о каком-нибудь подземном ходе, но он вылез оттуда и заявил:

– Там только соленья. Бочки, банки…

Разве это было похоже на штаб? Смех, а не штаб.

– Погоди. – Я снова поднялась на второй этаж и дернула дверь, ведущую во вторую ванную комнату (всего их в доме было две, одна расположена над другой). Казалось бы, ванная как ванная.

Я услышала шаги позади себя. Вздрогнула. Но это был Павел.

– Ты что, решила помыться, смыть с себя тяжкие грехи?

– Да. И как только ты догадался. Смотри, мужчина, и отвечай на вопросы: отопление центральное?

– Судя по системе труб и батарей – да. И у нас в домике всегда в кране горячая вода, а никаких нагревательных приборов не видно.

Он уже понял, на что я намекаю. Дело в том, что почему-то именно в ЭТОЙ ванной комнате стоял так называемый титан – черный металлический цилиндр, снизу которого должна располагаться топка, куда закладывают дрова или уголь. Когда в топке раскаляются угли, то, соответственно, нагревается и вода в титане.

Я открыла створку – никакой решетки, ничего вообще похожего на топку. И вдруг часть цилиндра, как в фантастическом фильме, куда-то задвинулась, открывая вход в освещенный изнутри туннель.

Мы с Павлом переглянулись. Наконец-то появилось хотя бы нечто, напоминающее о сегодняшнем дне, о цивилизации, о достижениях техники… А то создавалось уже впечатление, что попали в деревенскую избу, а не в штаб лидера политического движения. Больного лидера больного движения.

– Я полезу первым, – сказал Павел.

– Да какая разница, полезай, я все равно за тобой…

Мы забрались внутрь титана (только в нем я поняла, насколько он по своим размерам отличается от стандартных – раза в два с половиной больше) и стали спускаться по узкой лестнице вниз.

– Если Рюрик пользуется этой лестницей, то он никакой не инвалид, – сказала я, чувствуя, как леденящий холод сковывает мое тело.

– Черт, да что же это такое? Самый настоящий ледник. Куда мы с тобой спускаемся?

Мы спрыгнули на площадку, пол которой был выложен белой плиткой, и оглянулись.

– Да здесь холодильник, – не унимался Павел, вертясь во все стороны и прикидывая, в какую из трех дверей, находящихся на равном расстоянии друг от друга, ему войти. Площадка была строго прямоугольной формы. Двери сделаны из светлого металла с прозрачными шарообразными ручками. Я подошла к одной из дверей и взялась за ручку. И тут раздался тонкий звуковой сигнал. Какое-то нервное пиликанье. Сразу стало нестерпимо страшно. Захотелось зажать уши и закрыть глаза, чтобы потом открыть их и оказаться на своем диване в городе Тарасове.

Павел схватил меня за руку и втащил в другую комнату, дверь которой он открыл без всяких последствий. За дверью оказался большой зал, стены которого были выложены черным кафелем. На потолке горели плоские круглые матовые лампы. В центре зала находился длинный овальный черный стол, совершенно пустой. Вокруг него стояли стильные металлические с черными кожаными сиденьями стулья. В самом конце стола мы увидели большое черное кожаное кресло.

– Похоже, это у них зал заседаний.

По обеим сторонам стола высились металлические стеллажи, забитые цветными папками, которые ровными рядами занимали все пространство от пола до потолка.

– А вот тебе и архив.

Пожалуй, самым ценным в этом зале заседаний был увеличенный портрет Рюрика. Только здесь он выглядел помоложе, поплотнее. Хотя волосы такие же, и те же очки, кресло… Интересно, когда он начинал сколачивать свою организацию, он был так же болен, как сейчас, или это был цветущий, пышущий здоровьем юноша?

Между тем звук разбуженной сигнализации, а именно так я бы охарактеризовала непрерывающийся пульсирующий, электронного происхождения писк, сопровождающий нашу экскурсию по залу, вдруг смолк.

Послышался топот бегущих ног, голоса, стены, казалось, затряслись…

– Это над головой? – спросила я у Павла с надеждой в голосе.

– Да нет, Танечка. Похоже, сработала сигнализация и сейчас нас схватят.

Я бросилась к портрету, благо это была увеличенная фотография без рамки, свернула его в трубочку и сунула себе за пазуху.

Распахнулась дверь, в зал ворвались люди в военной форме, схватили нас, надели наручники и вывели в коридор. Все произошло так быстро, что мы и очнуться не успели, как очутились в темной ледяной камере с голым цементным полом. Звякнул замок – нас заперли.

– Кто это? – я едва нашла в себе силы, чтобы произнести эти два слова.

– Люди Рюрика. Мы пропали, – оптимистично отозвался откуда-то из темноты Павел.