Куда ведет кризис культуры? Опыт междисциплинарных диалогов

Игорь Клямкин: Тем не менее война дискурсов и после этого продолжалась столетиями, хотя и на других смысловых полях. Взаимная непримиримость Вольтера и Руссо — тому подтверждение. Последующий цикл революций — тоже. И в какой точке эволюции находится сегодня Россия, если сравнивать ее историю с историей Франции, не очень понятно. Неясно и то, чем нам может помочь здесь стадиальный подход к изучению исторических и культурных процессов, которого придерживаются некоторые участники семинара, включая сегодняшнего докладчика. Эмиль Абрамович, вы тоже хотите о чем-то спросить его?

Эмиль Паин:

«Если идея синтеза либерализма и консерватизма выдвигается как просветительская задача на многие годы, то это, конечно, благо, но я не уверен, что у России есть время для долгосрочных просветительских проектов»

У меня сегодня мало времени, я должен бежать на занятия со студентами. Поэтому объединю свой вопрос с коротким выступлением. Начну с выступления.

Мне было очень интересно читать доклад Алексея Алексеевича, и я полностью разделяю пафос докладчика, призывающего преодолеть политический радикализм и уйти от дурной наследственности, заставляющей граждан России выбирать между огнем и полымем, между черносотенным охранительством и большевистским революционаризмом. Что касается содержания доклада, то у меня только одно сомнение. Оно связано с преувеличением роли дискурсивных практик в формировании гражданской нации — в самом начале доклада эта идея приводится (со ссылкой на социального лингвиста Т. ван Дейка) как аксиома.

Свои сомнения я могу подкрепить словами Л. Н. Толстого, которые он адресовал Ф. Гецу в письме, дающем тому право на публикацию материалов писателя, осуждающих антисемитизм: «Вы приписываете моему (да и всякому) слову значение, которого оно не имеет и сотой доли». И Толстой оказался прав хотя бы потому, что все сборники, в которых были представлены его обличительные высказывания по поводу антисемитизма, и все декларации, которые были им подписаны с 1890 года, были изъяты цензурой и не публиковались в России до 1917-го. Желающие могут ознакомиться с этими идеями Толстого в материале «Культура против ненависти», который я вывесил на сайте института Кеннана в России.

Ныне повторяется та же ситуация, хотя и нет свирепой цензуры. У власти есть возможность если не изымать, то делать незаметными для широкой публики любые высказывания, не соответствующие ее, власти, замыслам. Так что возможность использовать дискурс в целях конструирования гражданской солидарности сегодня, как и во времена Толстого, отсутствует. Тут не должно быть иллюзий.

Игорь Клямкин просил нас не донимать докладчика вопросами о практической осуществимости в современной России идеи синтеза либерализма и консерватизма и способах такого осуществления. Но Алексей Алексеевич все же не только философ; он имеет отношение и к политике. Поэтому не могу удержаться и не спросить его о том, как это сделать. Я очень даже приветствую идею развития умеренности, центризма и реконструкции соответствующих традиций — в том числе и той либерально-консервативной российской традиции, о которой повествует докладчик. Но как это осуществить в условиях, когда «кипит наш разум возмущенный», принимая в расчет и то, что кипящий разум еще чаще порождает чудовищ, чем сонный?

Ни задыхающаяся от дыма пожарищ Москва, ни зимний плен тысяч людей в заброшенных властями аэропортах Домодедово и Шереметьево, ни многолетние, покрываемые краснодарскими чиновниками бесчинства банды убийц в Кущевской не порождали митинговой активности. Тогда как под лозунгами «Россия для русских — Москва для москвичей», «Москва — не Кавказ» на Манежную площадь 11 декабря 2010 года вышло от 5000 (по версии ГУВД Москвы) до 12 000 человек (по некоторым оценкам). Их не свозили автобусами, им не выплачивали гонораров, их не заманивали обещаниями эстрадных шоу. Это была самодеятельная демонстрация, перекинувшаяся на 15 российских городов.

Алексей Давыдов: Вы видите в этом только проявление национализма?

Эмиль Паин:

Я сужу по лозунгам и действиям. Их националистический характер не вызывает сомнений. А уровень одобрения или сочувствия этой политической активности со стороны жителей России, по данным нескольких социологических центров, составлял 25–27 % при примерно такой же доле колеблющихся.

Много это или мало? Как правильно говорят, все познается в сравнении.