Куда ведет кризис культуры? Опыт междисциплинарных диалогов

Мы должны наращивать культуру дискуссий. Должны работать с детьми, начиная со школы. Я — университетский преподаватель. И я вижу, что в своей массе студенты не умеют мыслить. Никто их этому не учил. Надо преподавать логику и риторику. Практики диалога должны пронизывать весь цикл образования. Необходимы специальные методики внедрения рационального поведения в ситуации конфликта.

Как решаются проблемы в американской семье? Поругались — садятся, начинают разматывать ситуацию, выявлять ценностные позиции, которые породили конфликт. Ситуация рационализируется. В России все совершенно по-другому. Сначала угрозы с обеих сторон, потом легли в постель — помирились. Ситуация снимается, люди учатся обходить конфликт эмпирически, проходя серию стычек и размолвок. Это касается и отношений супругов, и отношений между родителями и детьми. Установка на осмысленное, рациональное решение в культуре отсутствует.

Но если в ней нет модели диалога как социальной стратегии разрешения конфликтов, то наша задача — такую модель создавать, предлагая и обкатывая образцы. На Западе существует такая реалия, как школьные советы, в которых ученики и учителя совместно принимают значимые решения по поводу школы. Если не превращать это в пародию на демократические процедуры и институты, такой совет может быть школой диалога, социальной ответственности и демократии.

Понятно, что опасность директивно-казенной дискредитации любой здравой идеи у нас чрезвычайно велика. В России, где нет ни школы диалога, ни школы демократии, уже почти столетие существует школа создания муляжей демократических институтов. Но в наших силах создавать отдельные локусы, отдельные зоны, в которых складывается новое качество. Создавать очаги и выращивать в них новую, выпадающую из российской традиции диковину…

Игорь Клямкин: Фактически вы переводите в плоскость педагогики идею Алексея Давыдова об «одностороннем усилении»…

Игорь Яковенко: Да, причем такое усиление невозможно без той конкретной альтернативной проектности в социально-политической сфере, о которой вы говорили, а также проектности педагогической, о которой говорю я. России необходимы лицеи, необходимо классическое образование. В противном случае мы обречены работать в узком слое и наблюдать за тем, как ловкие и циничные ребята манипулируют инстинктами традиционалистской массы.

Игорь Клямкин:

«Остается непонятным, каким культурным и политическим смыслом в идее „либерально-консервативного синтеза“ наполняются понятия традиции и почвы»

Спасибо, Игорь Григорьевич. Вы обратили внимание на культурный антипод диалога, каковым выступает монополизация истины. В политике же таким антиподом выступают монополизация власти и политическая культура, этому соответствующая. Культура, которая порождает не только феномен охранительства, но и феномен революционного радикализма, претендующего на замену существующей монополии монополией собственной. Отсюда и «война дискурсов» как война владельцев монополии и претендентов на нее.

Такая война не есть специфически российское явление. Алексей Алексеевич ссылается на Францию, но аналогичных примеров можно привести множество…

Вадим Межуев: На какую монополию претендовали Вольтер и Руссо?

Игорь Клямкин:

На монополию интеллектуальную, монополию на абсолютную правоту в отношении друг друга. А во времена Французской революции такого рода установка проявилась уже в притязаниях на монополию политическую. И в лице Робеспьера, и в лице Бонапарта, и в лице почти забытого ныне неудачливого заговорщика Гракха Бабефа, намеревавшегося учредить революционную «диктатуру трудящихся»…

«Война дискурсов» — неизбежный продукт любой монопольной власти. Причем она, война эта, переносится и в стан оппозиционеров, раскалывая их на непримиримо противостоящие друг другу группы и секты и порождая тот самый локализм, ту кликовость, о которых говорил Алексей Давыдов. Локализм — не причина, а следствие, которое можно наблюдать в самых разных культурах. Следствие политического, религиозного или идеологического монополизма, под оболочкой которого установке на диалог и компромисс неоткуда взяться.

Да, Россия, в отличие от стран Запада, в своем монополизме застряла. Равно как и в «войне дискурсов», ему сопутствующей. Объяснять это застревание можно по-разному. Игорь Григорьевич Яковенко, например, находит объяснение в неоплодотворенности России и русского православия античной традицией. Наверное, в чем-то он прав. Но Эмиль Абрамович Паин, как мы помним, на предыдущих семинарах говорил, что богатое античное наследие не предохранило Италию от вражды ее северных и южных регионов и не способствовало утверждению в их отношениях культуры диалога. Так что и коллега Паин прав тоже. И потому попробуем поискать причину долгожительства российского монополизма не только в отличиях русского христианства от западного, но и в чем-то еще. А именно — в специфических особенностях самого этого монополизма.