- И нечему удивляться, - ответил Вирский. - В доме, где столько лет квартирную плату получают кредиторы, самый честный жилец отобьется от рук. И все же есть у нас несколько очень аккуратных плательщиков, к примеру хоть баронесса Кшешовская...
- Что? - вскричал я. - Ах, правда, баронесса живет тут... Она даже хотела купить этот дом...
- И купит еще... - понизил голос управляющий. - Только смотрите в оба, господа... Она купит его, хоть бы ей пришлось отдать все свое состояние... А состояние у нее немалое, хотя барон его сильно общипал...
Я все еще стоял на лестнице, под окном с желтыми, красными и голубыми стеклами. Я все стоял, вызывая в памяти образ баронессы, которую видел всего несколько раз в жизни, причем она всегда производила на меня впечатление весьма эксцентричной особы. Она умеет быть набожной и злобной, смиренной и грубой...
- Что это за женщина, пан Вирский? - спросил я. - Ведь это, сударь мой, женщина не из обыкновенных...
- Как все истерички, - проворчал экс-помещик. - Дочку она потеряла, муж ее бросил... Кругом злоключения!
- Пойдемте к ней, сударь, - сказал я, спускаясь в третий этаж.
Я ощущал в себе такую отвагу, что баронесса не только не страшила, но чуть ли не влекла меня к себе.
Но когда мы остановились возле ее дверей и управляющий позвонил, у меня свело икры судорогой. Я не в силах был двинуться с места и только по этой причине не сбежал. В одно мгновение храбрость моя испарилась, я вспомнил торги...
Ключ в замке повернулся, щелкнула задвижка, и в приоткрытых дверях показалось лицо еще молодой служанки в белой наколке.
- Кто это? - спросила девушка.
- Я, управляющий.
- А чего вам нужно?
- Я пришел с уполномоченным нашего хозяина.
- А этому господину чего нужно?
- Это и есть уполномоченный.
- Как же мне доложить?
- Доложите, - сказал управляющий уже с раздражением, - что мы пришли поговорить насчет квартиры...
- Ага!
Она заперла дверь и удалилась. Прошло минуты две или три, пока она вернулась и, отомкнув великое множество замков, ввела нас в пустую гостиную.
Странный вид был у этой гостиной. Мебель покрыта темно-серыми чехлами, равно как и рояль и люстра; даже расставленные по углам тумбочки со статуэтками были облачены в темно-серые рубашки. Создавалось впечатление, что хозяин этой комнаты уехал, оставив дома лишь прислугу, тщательно поддерживавшую чистоту и порядок.
Из-за дверей слышался разговор, который вели два голоса: женский и мужской. Женский принадлежал баронессе; мужской тоже был мне хорошо знаком, только я не мог вспомнить, где его слышал.
- Я готова поклясться, что между ними весьма близкие отношения. Позавчера он прислал ей с рассыльным букет.
- Гм... гм... - отозвался мужской голос.
- А эта мерзкая кокетка, чтобы обмануть меня, велела вышвырнуть букет за окно.
- Да ведь барон сейчас в деревне... так далеко от Варшавы, - возразил мужчина.
- Но у него тут остались приятели! - воскликнула баронесса. - И если бы я не знала вас так хорошо, то могла бы предположить, что именно вы помогаете ему устраивать эти постыдные делишки.
- Помилуйте! - запротестовал мужской голос, и в ту же минуту прозвучало два поцелуя, полагаю, что в руку.
- Ну, ну, пан Марушевич, только без нежностей! Знаю я вашего брата. Сначала вы осыпаете женщину ласками, а когда она вам доверится, проматываете ее состояние и требуете развода.
"Значит, это Марушевич! - подумал я. - Славная парочка!.."
- Я совсем не такой, - несколько тише возразил мужской голос, и за дверью вновь прозвучало два поцелуя, без сомнения в руку.
Я посмотрел на экс-помещика. Он сидел, подняв глаза к потолку, а плечи - чуть не до ушей.
- Вот проныра! - шепнул он, кивнув на дверь.
- Вы его знаете?
- Еще бы!
- Итак, - говорила баронесса в соседней комнате, - отнесите в костел Святого креста эти вот девять рублей и закажите три молебна за то, чтобы господь бог вразумил его... Нет, - помолчав, продолжала она дрогнувшим голосом, - закажите один молебен за него, а две панихиды - за упокой души несчастной моей девочки...
Послышался тихий плач.
- Ну успокойтесь, сударыня! - нежно уговаривал ее Марушевич.
- Ладно, ладно, идите уж! - отвечала она.
Двери гостиной вдруг распахнулись, и на пороге как вкопанный остановился Марушевич, а за его спиной я увидел желтое лицо и покрасневшие глаза баронессы. Мы с управляющим оба встали, Марушевич попятился в соседнюю комнату и, по-видимому, вышел через другие двери, а баронесса сердито крикнула:
- Марыся!.. Марыся!..
Вбежала уже знакомая молодая девушка в белой наколке, темном платье и белом передничке. В этом уборе она могла бы сойти за сиделку, если б глаза ее не искрились так плутовато.
- Как ты смела привести сюда этих господ? - спросила ее баронесса.
- Да вы, барыня, сами велели просить...
- Дура, ступай вон! - прошипела баронесса. Затем обратилась к нам: Что вам угодно, пан Вирский?
- Это пан Жецкий, уполномоченный домовладельца, - отвечал управляющий.
- А-а!.. Хорошо, - сказала баронесса, медленно входя в гостиную и не предлагая нам садиться.