Кукла

- Едем скорее, жаль терять время... Где твоя шаль, Эвелина? Пусть прислуга садится в бричку и берет с собою лукошки. А теперь, - прибавила она, мельком взглянув на Вокульского, - просим мужчин выбирать себе дам...

Панна Фелиция стала было возражать, но барон тотчас подскочил к невесте, а Старский - к Вонсовской; она прикусила губку и сердито процедила:

- Я думала, у вас уже пропала охота выбирать меня...

И бросила уничтожающий взгляд на Вокульского.

- В таком случае, объединимся с вами, кузина, - предложил панне Изабелле Охоцкий. - Но только вам придется сесть на козлы, потому что я буду править.

- Пани Вонсовская не позволяет, вы нас опрокинете! - закричала панна Фелиция, которой жребий предназначил Вокульского.

- Почему же, пусть правит, пусть опрокидывает... - ответила Вонсовская. - У меня сегодня такое настроение, что, по мне, пусть хоть всем нам ноги переломает. Не завидую тому грибу, который мне попадется в руки!

- Готов быть первым из них, - откликнулся Старский, - коль скоро вы его скушаете...

- Отлично, если вы согласитесь, чтобы сначала вам срезали голову, отвечала вдова.

- Я уже давно хожу без головы.

- А я уже давно заметила это... Но давайте садиться - и едем!

Глава шестая

Леса, развалины и чары

Наконец тронулись в путь.

Барон, по обыкновению, шептался с невестой. Старский напропалую любезничал с Вонсовской, а та, к удивлению Вокульского, принимала его ухаживания довольно благосклонно. Охоцкий правил, однако на этот раз его кучерской пыл несколько умеряло соседство панны Изабеллы, к которой он поминутно оборачивался.

"Хорош и Охоцкий! - думал Вокульский. - Мне он жалуется, что аргументы панны Изабеллы набили ему оскомину, а сам только с нею и разговаривает... Конечно, он хотел настроить меня против нее..."

И Вокульский помрачнел как туча, вдруг уверившись, что Охоцкий влюблен в панну Изабеллу и что борьба с таким соперником почти безнадежна.

"Молод, хорош собою, талантлив... Нет, надо быть слепой или безрассудной, чтобы, выбирая между нами двумя, не отдать ему предпочтения. И все же даже в таком случае мне пришлось бы признать, что у нее благородная натура, раз ей нравится Охоцкий, а не Старский. Несчастный барон, а еще несчастнее его невеста - она так явно увлечена Старским! Пустая же у нее голова, да и сердце..."

Он смотрел, на осеннее солнце, на серое жнивье и плуги, медленно поднимающие пласты земли, и с глубокой грустью представлял себе минуту, когда он окончательно потеряет надежду и вынужден будет уступить место Охоцкому.

"Что ж поделаешь! Что ж поделаешь, если она предпочла его... На свое несчастье я встретился с ней..."

Между тем путники въехали на вершину холма, и глазам их открылась равнина до самого горизонта - леса, деревеньки, река и городок с костелом.

Коляску качало с боку на бок.

- Чудный вид! - воскликнула Вонсовская.

- Словно с воздушного шара, которым управляет пан Охоцкий, - прибавил Старский, держась за край сиденья.

- Вы летали на воздушном шаре? - спросила панна Фелиция.

- На шаре Охоцкого?

- Нет, на настоящем...

- Увы, ни на каком, - вздохнул Старский, - но сейчас мне кажется, что я внутри весьма неудобною шара...

- Пан Вокульский, наверное, летал, - с непоколебимой уверенностью сказала панна Фелиция.

- Право, Феля, ты скоро невесть что станешь приписывать пану Вокульскому! - обрушилась на нее Вонсовская.

- Я действительно летал, - с удивлением подтвердил Вокульский.

- Летали? Ах, как это чудесно! - вскричала панна Фелиция. - Расскажите нам...

- Вы летали? - откликнулся с козел Охоцкий. - Вот так так! Погодите рассказывать, я сейчас пересяду к вам...

Он бросил вожжи кучеру, хотя коляска съезжала с горы, соскочил с козел и через минуту уже сидел против Вокульского.

- Так вы летали? - повторил он. - Когда? Где?

- В Париже, но только на привязном. Полверсты вверх - это не путешествие, - смущенно ответил Вокульский.

- Расскажите же... Вероятно, грандиозное зрелище! Что вы при этом испытывали? - не отставал Охоцкий.

Он весь преобразился: глаза его широко раскрылись, на щеках выступил румянец. Глядя на него, трудно было усомниться, что в это мгновение панна Изабелла совершенно вылетела у него из головы.

- Наверное, это чертовски приятно... Расскажите же нам... - настойчиво допытывался он, теребя Вокульского за колено.

- Зрелище действительно великолепное, - ответил Вокульский, - виден горизонт радиусом в несколько десятков верст, а Париж со всеми его окрестностями похож на рельефную карту. Но самое путешествие не доставляет удовольствия; пожалуй, только в первый раз...

- А впечатление какое?

- Странное. Вы ожидаете, что сейчас подниметесь вверх, - и вдруг видите, что не вы поднялись, а земля внезапно оторвалась и опускается вниз. Это так неожиданно и неприятно, что... хочется выскочить...

- Ну, ну, дальше! - понукал его Охоцкий.

- Вторая странность - горизонт, который все время остается на уровне глаз. Вследствие этого земля кажется вогнутой, как огромная глубокая тарелка.

- А люди? дома?