Кукла

- Другим эта метель не помешает приехать на бал, так почему же она нам должна испортить вечерок! - ответил я, прикидываясь дурачком.

Стаха словно что-то кольнуло. Он вскочил с кресла и велел подавать шубу. Слуга, помогая ему одеться, сказал:

- Только вы скорей возвращайтесь, пора уже одеваться, да и парикмахер сейчас придет.

- Не надо, - бросил Стах.

- Еще чего! Небось не пойдете танцевать непричесанный...

- Я не поеду на бал.

Слуга с удивлением развел руками и расставил ноги.

- Что это вы, барин, сегодня выкидываете? - закричал он. - В уме вы, что ли, повредились?.. Пан Ленцкий так просил...

Вокульский стремительно вышел из комнаты, хлопнув дверью перед носом развязного лакея.

"Ага! - подумал я. - Значит, князь спохватился, что Стах может не прийти, и прислал будущего тестя с извинениями. Прав Шуман, что они не хотят его выпускать из рук, ну, да мы, голубчики, у вас его вырвем!"

Четверть часа спустя мы уже были у пани Ставской. Чудо как нас приняли! Марианна посыпала пол в кухне песочком, пани Мисевичова нарядилась в шелковое платье табачного цвета, а у пани Ставской были в тот вечер такие прелестные глаза, румянец и губки, что, право, можно дух испустить от счастья, осыпая поцелуями эту дивную женщину.

Я не хочу ничего себе внушать, но, ей-богу, Стах весь вечер поглядывал на нее весьма внимательно. Он даже не заметил, что Элюне повязали новые ленты.

Ну и вечер был! Как пани Ставская благодарила нас за игрушки, как накладывала Вокульскому сахару в чай, как задела его несколько раз рукавом... Теперь-то уже Стах наверняка сюда зачастит, сначала со мною, а потом и без меня.

Во время ужина злой, а может быть, добрый дух направил взгляд пани Мисевичовой на газету.

- Смотри, Элена, - сказала она дочери, - сегодня у князя бал.

Вокульский нахмурился и, отведя взор от личика пани Ставской, уставился в тарелку. Решившись действовать храбростью, я заметил не без иронии:

- Воображаю, какое прекрасное должно быть общество у этого князя! Наряды, тонкое обхождение...

- Не так-то оно прекрасно, как кажется, - заметила старушка. - За наряды частенько не плачено, а насчет обхождения... Конечно, иное дело в гостиных с графами да князьями, а иное - дома, с бедными мастерицами.

(О, как вовремя выступила старушка со своей критикой!) "Слушай, слушай же, Стах!" - подумал я и опять спрашиваю:

- Значит, великосветские дамы не очень-то обходительны с мастерицами!

- Какое! - отвечала пани Мисевичова, махнув рукой. - Я знаю одну портниху, которую засыпают заказами, потому что она большая искусница и дешево берет. Частенько, вернувшись от иной дамы, она горючими слезами обливается. Сколько ведь намучается, дожидаясь с примерками этими, с переделками да со счетом... А каким тоном они разговаривают, как грубы и как торгуются... Эта портниха говорит (вот не сойти мне с этого места!), что легче иметь дело с четырьмя еврейками, чем с одной важной дамой. Хотя и еврейки нынче пошли не те: стоит какой-нибудь разбогатеть, как она изъясняется только по-французски, а торгуется и капризничает не хуже тех.

Хотел было я спросить, не шьет ли и панна Ленцкая у этой портнихи, да пожалел Стаха. И без того он переменился в лице, бедняга!

После чая Элюня разложила на ковре свои новые игрушки, поминутно издавая радостные возгласы; мы с пани Мисевичовой расположились у окна (никак не отвадишь ее от этой привычки!), а Вокульский и пани Ставская уселись на диван: она с каким-то вязанием, а он с папиросой.

Старушка с таким жаром принялась мне рассказывать о том, каким великолепным уездным начальником был ее покойный супруг, что я почти не слышал, о чем беседовали пани Ставская с Вокульским. А разговор, кажется, был интересный, так как беседовали они вполголоса:

"Я видел вас в прошлом году в Кармелитском костеле, у гроба господня".

"А я вас лучше всего запомнила, когда вы летом приходили в тот дом, где мы жили. И мне показалось, сама не знаю почему..."

- А сколько возни бывало с паспортами!.. - продолжала свое пани Мисевичова. - Бог весть кто получал, кому их выдавали, на чью фамилию...

"Разумеется, всегда, когда только вам будет угодно", - говорила, зарумянившись, пани Ставская.

"...И я не покажусь вам назойливым?.."

- Прекрасная пара! - тихо сказал я пани Мисевичовой.

Она поглядела на них и со вздохом сказала:

- Что с того! Даже если б несчастного Людвика уже не было в живых...

- Господь милостив, не будем терять надежду...

- Что он жив?.. - спросила старушка, отнюдь не выказывая восторга.

- Нет, я не о том... Но...

- Мама, мне хочется спать, - заявила Элюня.

Вокульский встал, и мы простились.

"Кто знает, - подумал я, - не попался ли уже наш осетр на удочку?"

На улице все еще сыпал снег. Стах отвез меня домой и, не знаю зачем, дожидался в санях, пока я не войду в ворота.

Я вошел, однако в подъезде задержался. И только когда дворник запер ворота, я услышал, как на улице зазвенели бубенчики отъезжающих саней.

"Вот ты каков? - подумал я. - Посмотрим же, куда ты теперь отправишься..."

Поднявшись к себе, я надел старое пальто, цилиндр и, преобразившись таким образом, через полчаса снова зашагал по улице.