Куколка

всегда рад поспешествовать знакомцу просвещенного мистера Сондерсона. Я исследовал спекшийся земляной комок, об коем вы спрашиваете моего мненья, но, сколь ни огорчительно, не могу сделать определенного вывода об его происхожденье. Бесспорно, он подвергся сильному нагреву, значительно изменившему его природный состав, что весьма затрудняет химический анализ (даже в прекрасно оборудованной лаборатории); как говорится, огонь создает этакий анаколуф^{132}, в коем нарушаются все логические связи элементов, и восстановить их не под силу даже умелому и опытному эксперту. Могу предположить, что перед нагревом почву пропитали неким битумным составом, не сохранившимся в достаточной мере для его точного определенья (фильтрованье успеха не возымело). Великий химик и ученый достопочтенный Роберт Бойль^{133} завещал Королевскому научному обществу (членом коего я имею честь состоять) коллекцию минералов и камней, собранных на берегах Асфальтового озера (то бишь Мертвого моря) в Святой земле и, ежели память меня не подводит, чем-то напоминающих представленный образец. Похожие экземпляры находили также на берегах Дегтярного озера, что на испанском острове Тринидад в Вест-Индии. Нечто подобное можно увидеть и там, где при варке смолы толика ее выплеснулась из чана. Возможно, я ошибаюсь, но от представленного огарка исходит запах, не имеющий отношенья к смолам: ни минеральной (как в вышеупомянутых экспонатах), ни древесной, ни растительной. Сэр, ежели б вы снабдили меня образчиком необожженного грунта (каковой, несомненно, есть поблизости), я был бы вам чрезвычайно признателен и более полезен. До сей поры подобных почв на Британских островах не отмечалось, что послужило бы к большой коммерческой выгоде вашего клиента (чье имя мистер Сондерсон не удосужился сообщить).

Ваш покорный слуга,

Стивен Хейлз^{134}, доктор богословия, член Королевского научного общества.

P. S. В Кембридже я ненадолго, а посему лучше адресоваться по месту моего обитанья в Теддингтон, Мидлсекс.

* * *

Лондон, октября первого дня

Ваша светлость, пишу на бегу. Та, кого мы ищем, найдена, хоть сама про то еще не знает. В том никакого сомненья: мой помощник тайком показал ее Джонсу, и тот безоговорочно ее признал. Давеча она вышла за некого Джона Ли, манчестерского кузнеца с Тоуд-лейн, но уже настолько грузна, что муж ее не поспел бы стать отцом ребенка. По слухам, Ли тоже квакер. Человек мой докладывает, что живут они бедно, чуть ли не в погребе; постоянной работы и не имеет, но соседи величают его проповедником. Она ж воплощенье набожной матери семейства. Как сообщал мистер Пигг, родители и сестры ее также обитают в Манчестере. Пусть Ваша светлость не сомневаются, что я немедля туда отправляюсь, и сочтут уважительной причину нынешней краткости Вашего неизменного слуги

Г. А.

Прилагаю копию письма от доктора Хейлза, кто с недавних пор известен как ярый гонитель вредоносных спиртных напитков. Говорят, он превосходный натуралист, правда скорее ботаник, нежели химик. Дружен со своим прихожанином мистером Попом.

~~~

Хлебной коркой насухо подтерев миску, долговязый костлявый человек уставился на женщину, что супротив сидит за выскобленным дощатым столом. Не столь голодная или же более разборчивая в еде, она черпает похлебку, опустив глаза долу, будто в акте насыщенья есть что-то непристойное. Большой очаг не разожжен, и, стало быть, женщина хлебает холодное варево. Пальцы ее, ухватившие деревянную ложку, посинели от холода. Другая рука покоится на хлебном ломте утренней выпечки, словно вбирая последние крохи тепла. На столе ничего, кроме двух мисок, двух обшарпанных оловянных кружек и глиняного кувшина с водой; чуть в стороне лежит большая потрепанная книга в буром кожаном переплете, о содержании которой можно только догадываться, ибо отвалившийся корешок заменен латкой из старой парусины.

Полуподвальная каморка вымощена растрескавшейся плиткой, на входе ступеньки. Открытая дверная фрамуга и два оконца впускают хилый свет взошедшего октябрьского солнца, желанного в столь убогом жилище, где нет половика и даже циновки, а блеклые пятна сырости — единственное украшение голых, недавно побеленных стен. Вся обстановка — стол, два стула и деревянный сундук, под днище которого подложены грубо опиленные бруски. В огромном семифутовом очаге, где на гвоздиках висят две чугунные сковороды и древний противень, кучка золы, окантованная кирпичами, смотрится жалко.

Сундук примостился рядом с проемом в смежный безоконный закуток, откуда выглядывает спинка кровати. На полке, приколоченной над очагом, железный подсвечник, два-три огарка, квадратное зеркальце без оправы, трутница и солонка. Всё. В скудости монашеская келья уступает сему жилищу.