Куколка

— Нет-нет, мне нужны эти твои чувства, эти терзания. Они делают тебя сильней, раскрывают суть, достают из глубины души скрытые резервы. Попробуешь что-то изменить — станет только хуже. Ни один маг в моем доме не сделает этого, потому что знает, как я накажу, — он говорит злобно, от его голоса по спине ползут мурашки.

— Но это мешает мне сосредоточиться! — возмущаюсь. Аким лишь ведет плечом и склоняет голову набок.

— А ты постарайся. Если ты не возьмешь себя в руки, я не стану сдерживать сторожевого пса Игоря и позволю к тебе немного поприставать. Утроим градус напряжения, и ты вынужденно раскроешься, а то прибедняешься.

— Ты — моральный урод, — выцеживаю сквозь зубы.

— Все и так в курсе. Может идти, Крылова. И поторопись с раскрытием, терпение у меня не безразмерное. Ты должна войти в курс, как маг, а не протрепаться до конца на лекциях, как неизвестно кто. Ты подрываешь мой авторитет.

— Ты и правда думаешь, что мне не плевать на твое доброе имя?

— Выйди вон, Крылова, и не зли меня, — шипит Аким, и мне приходится подчиниться. Слишком злые у него глаза, слишком тяжелым становится воздух. Я вылетаю в коридор и бегу на улицу, чтобы успокоиться. Понимаю, что подписала себе тюремное заключение, и никого не волнует, что живу под крышей с насильником, что мучаюсь из-за предательства мужа… Им все равно.

Выбежав под тень высоких сосен, я знаю, что буду делать дальше. Буду бороться, пытаться выжить. Назло всем!

Глава 25. Осколки снов

Вернувшись в комнату, долго не могу уснуть: думаю, что сделать, чтобы поверить в свои силы, но ничего не получается. Я не маг, хоть ты тресни! Никогда не была им и не стану. Нет ни единой зацепки, никаких признаков.

В книге для новичков вычитала, что есть маги, которые чувствуют потенциальных адептов, но они не говорят, когда такой человек раскроется. Это индивидуально. Почему же Аким требует от меня невозможного? Ведь из ста процентов вероятных магов, только тридцать становятся практиками.

Постель кажется холодной, воздух горячим и душным, а мысли и того хуже, словно их перемололи в мясорубке не один раз.

Боюсь засыпать, потому что знаю, что снова увижу Марка. Буду тянуться, пылать и желать остаться во сне навеки. Вот бы уснуть и не проснуться, и пусть в иллюзии мир пресный и ненастоящий, но там хотя бы нет боли.

Темень расступается, и мы оказываемся в моем любимом зале в местном клубе, где три стороны покрыты зеркалами, и наше отражение кажется бесконечным. Как и наша любовь, которую Вольный предал. Любил ли он или, как и остальные, просто пользовался, придерживая около себя ради выгоды?

Он молчит. Ведет по паркету легко, непринужденно и, едва касаясь левой ладонью моей спины и сплетаясь с пальцами правой руки. Смотрит, пронзая душу, и я утопаю в синеве его глаз. Люблю до безумия, но простить не получается. Боль разрушила доверие, смазала счастливые воспоминания, забрала прощение и выгрузила мне на плечи только сожаление и горечь. И приходит самое страшное осознание: я не смогла бы выбрать иной путь, даже если бы дали выбрать, потому что без Марка моя жизнь невозможна.

На мне шелковое платье белого цвета, что, словно крылья мотылька, распахивается при каждом движении: наклоне, повороте… Я дышу музыкой, ловлю в сильных долях дыхание и пульс, в слабых — нашу погибающую любовь. Не плачу, во сне боль отступает, но в глазах стоит расплавленное стекло. Невыносимо так жить! Я должна как-то вытянуть из себя эти чувства, порвать с воображаемым счастьем и понять, что ничего изменить нельзя.

Мы плавно кружимся по залу, рассекая тревожный воздух. Марк закусывает губу и сжимает пальцы крепче, сплетая с моими, и с каждым шагом сокращает между нами расстояние. А мне нужно это, я соглашаюсь. Иду навстречу. Лечу, как в последний раз. С надрывным вздохом, с бешеным биением сердца, томным взглядом из-под ресниц.

Музыка становится ярче, пронзительней. Переливы струн цепляют что-то внутри меня. Они рассыпаются звоном вожделения в животе, и с треском лопаются расставленные стены моей искусственной ненависти к Марку. Я могу только любить его, не иначе. Движения рвутся, настойчивые прикосновения становятся горячей. Сила Марка подталкивает меня все выше и выше. С разбега он подхватывает под грудь и кружит, а затем резко отбрасывает от себя и ловит на лету. Я не могу дышать, не могу сдержать стон. Мы никогда не танцевали с ним так… эротично. Сердце бьется, оглушая, и я лечу снова в его объятия, чтобы упасть и вытянуться вдоль пола и держаться только за сильные пальцы мужа. Повороты все круче, прыжки все выше, и мне кажется, что вся моя жизнь — ее суть — раскрыта в этом танце. Грани крошатся, поцелуи призрачные, скользящие по скулам, щекам и вискам. Пальцы его теплые и невыносимо прекрасные вижу так близко, что хочется больше прикосновений. Еще. И еще. И я горю. Снова. Порхаю в его ладонях, как бабочка, и не могу вырваться, потому что давно попала в этот сачок.