Кукольный дом

ХЕЛЬМЕР (у дверей). Да, да, хорошо. И постарайся успокоиться, прийти в себя, моя бедная напуганная певунья-пташка. Обопрись спокойно на меня, у меня широкие крылья, чтобы прикрыть тебя. (Ходит около дверей.) Ах, как у нас тут славно, уютно, Нора. Тут твой приют, тут я буду лелеять тебя, как загнанную голубку, которую спас невредимой из когтей ястреба. Я сумею успокоить твое бедное трепещущее сердечко. Мало-помалу это удастся, Нора, поверь мне. Завтра тебе все уже покажется совсем иным, и скоро все пойдет опять по-старому, мне не придется долго повторять тебе, что я простил тебя. Ты сама почувствуешь, что это так. Как ты можешь думать, что мне могло бы теперь прийти в голову оттолкнуть тебя или даже хоть упрекнуть в чем-нибудь? Ах, ты не знаешь сердца настоящего мужа, Нора. Мужу невыразимо сладко и приятно сознавать, что он простил свою жену… простил от всего сердца. Она от этого становится как будто вдвойне его собственной – его неотъемлемым сокровищем. Он как будто дает ей жизнь вторично. Она становится, так сказать, и женой его и ребенком. И ты теперь будешь для меня и тем и другим, мое беспомощное, растерянное созданьице. Не бойся ничего, Нора, будь только чистосердечна со мной, и я буду и твоей волей и твоей совестью… Что это? Ты не ложишься? Переоделась?

НОРА (в обыкновенном домашнем платье). Да, Торвальд, переоделась.

ХЕЛЬМЕР. Да зачем? В такой поздний час?..

НОРА. Мне не спать эту ночь…

ХЕЛЬМЕР. Но, дорогая Нора…

НОРА (смотрит на свои часы)

. Не так еще поздно. Присядь, Торвальд. Нам с тобой есть о чем поговорить. (Садится к столу.)

ХЕЛЬМЕР. Нора… что это? Это застывшее выражение…

НОРА. Присядь. Разговор будет долгий. Мне надо многое сказать тебе.

ХЕЛЬМЕР (садясь к столу напротив нее). Ты меня пугаешь, Нора. И я не понимаю тебя.

НОРА. В том-то и дело. Ты меня не понимаешь. И я тебя не понимала… до нынешнего вечера. Нет, не прерывай меня. Ты только выслушай меня… Сведем счеты, Торвальд.

ХЕЛЬМЕР. Что такое ты говоришь?

НОРА (после короткой паузы)

. Тебя не поражает одна вещь, вот сейчас, когда мы так сидим с тобой?

ХЕЛЬМЕР. Что бы это могло быть?

НОРА. Мы женаты восемь лет. Тебе не приходит в голову, что это ведь в первый раз мы с тобой, муж с женою, сели поговорить серьезно?

ХЕЛЬМЕР. Серьезно… в каком смысле?

НОРА. Целых восемь лет… больше… с первой минуты нашего знакомства мы ни разу не обменялись серьезным словом о серьезных вещах.

ХЕЛЬМЕР. Что же мне было посвящать тебя в свои деловые заботы, которых ты все равно не могла мне облегчить.

НОРА. Я не говорю о деловых заботах. Я говорю, что мы вообще никогда не заводили серьезной беседы, не пытались вместе обсудить что-нибудь, вникнуть во что-нибудь серьезное.

ХЕЛЬМЕР. Ну, милочка Нора, разве это было по твоей части?

НОРА. Вот мы и добрались до сути. Ты никогда не понимал меня… Со мной поступали очень несправедливо, Торвальд. Сначала папа, потом ты.

ХЕЛЬМЕР. Что! Мы двое?.. Когда мы оба любили тебя больше, чем кто-либо на свете?

НОРА (качая головой). Вы никогда меня не любили. Вам только нравилось быть в меня влюбленными.

ХЕЛЬМЕР. Нора, что это за слова?

НОРА. Да, уж так оно и есть, Торвальд. Когда я жила дома, с папой, он выкладывал мне все свои взгляды, и у меня оказывались те же самые; если же у меня оказывались другие, я их скрывала, – ему бы это не понравилось. Он звал меня своей куколкой-дочкой, забавлялся мной, как я своими куклами. Потом я попала к тебе в дом….

ХЕЛЬМЕР. Что за выражение, когда говоришь о нашем браке!

НОРА (невозмутимо)

. Я хочу сказать, что я из папиных рук перешла в твои. Ты все устраивал по своему вкусу, и у меня стал твой вкус или я только делала вид, что это так, – не знаю хорошенько. Пожалуй, и то и другое. Иногда бывало так, иногда этак. Как оглянусь теперь назад, мне кажется, я вела здесь самую жалкую жизнь, перебиваясь со дня на день!.. Меня поили, кормили, одевали, а мое дело было развлекать, забавлять тебя, Торвальд. Вот в чем проходила моя жизнь. Ты так устроил. Ты и папа много виноваты передо мной. Ваша вина, что из меня ничего не вышло.

ХЕЛЬМЕР. Нора! Какая нелепость! Какая неблагодарность! Ты ли не была здесь счастлива?

НОРА. Нет, никогда. Я воображала, что была, но на самом деле никогда этого не было.

ХЕЛЬМЕР. Ты не была… не была счастлива!

НОРА. Нет, только весела. И ты был всегда так мил со мной, ласков. Но весь наш дом был только большой детской. Я была здесь твоей куколкой-женой, как дома у папы была папиной куколкой-дочкой. А дети были уж моими куклами. Мне нравилось, что ты играл и забавлялся со мной, как им нравилось, что я играю и забавляюсь с ними. Вот в чем состоял наш брак, Торвальд.

ХЕЛЬМЕР. Тут есть, пожалуй, доля правды, как это ни преувеличенно и ни выспренне. Но теперь у нас все пойдет по-другому. Время забав прошло! Пора взяться за воспитание.

НОРА. За чье? За мое или детей?

ХЕЛЬМЕР. И за твое и за их, дорогая Нора.