Самый мистический день недели. Именно по пятницам, примерно в одиннадцать вечера, проходили заседания Великого Триумвирата. И сегодняшняя пятница, уже вплетенная в ожерелье всех пятниц человеческой истории, не стала исключением.
Стоял круглый стол, застеленный нежно-голубой бархатной скатертью.
На подоконнике стояла свеча, даруя бледный восковый свет, рисующий окружающие предметы невнятными красками полумрака. Использовать электричество строго запрещалось. Вокруг стола располагались три пустых, пока еще не занятых членами Триумвирата, стула. И лежала колода карт.
— Садимся, Господа.
После этих слов трое, а именно — Парадов, Литарский и Клетчатый — заняли свои места. Сидели каждый со своими драконами в голове. Обстановка не располагала к излишней болтовне, поэтому молча принялись тасовать карты, передавая их по кругу. Клетко (кстати, именно в его квартире проходили заседания Совета) даже поленился снять школьную форму и хоть немного принарядиться к столь торжественному событию. На воротнике его изрешеченного линиями пиджака все еще торчала приделанная туда года два назад булавка.
Ох, уж эти булавки!
Нет, такое эпохальное явление просто необходимо вспомнить. Все началось с политической пропаганды учителей. Всеми любимый историк Матвей Демидыч, как-то рассказывая о пороках современного буржуазного общества, затронул тему тамошней нонконформистской молодежи. Говорил о всяческих хиппи, металлистах да панках. Искренне веруя в то, что предостерегает советских ребят от разложения капиталистическими пороками, он в самых мрачных красках описал, до чего ж опустились низы западного общества, которые язык даже не повернется назвать «пролетариатом». Он раздобыл и продемонстрировал школьникам пару фотоснимков, где уродливая помесь чучел и людей, одетых во все черное, кривляющихся с высунутыми языками в металлических заклепках, демонстрируют так называемую «культуру» упаднического социума. На головах у всех вместо причесок были какие-то разукрашенные радугой веники. Всю одежду, и без того страшную, пронизывали иголки да булавки. Хрумичева тогда еще, помнится, поморщилась, сказав классу:
Итак, карты были розданы и лежали на столе тремя аккуратными стопками. Клетчатый уже потянул руку, чтобы начать вскрываться, но тут схватился за грудь, недовольно поморщившись:
— Что-то сердце покалывает. Безобразие.
— Это в твое сердце ангелы стучат, — сказал Алексей и неумело перекрестился.
— Типун тебе на твой злой язык! Просто на этой неделе у меня было два легких стресса, по времени совпавших с двумя полученными двойками.
— Не думал, что к концу школы ты скатишься до двоек. Наверное, жизнь на девятом этаже пагубно действует на мозг: здесь высоко, кислороду мало.
В городе имелись всего две девятиэтажки, эти отделанные глянцевыми плитками элитные новостройки, в одной из них и посчастливилось проживать Клетко, причем — на самом верху. Катание вверх-вниз на лифте каждый день входило в список его бесплатных развлечений.
— Ну, давайте уже вскрываться, — нетерпеливо произнес Стас и первым перевернул карту. Оказалась шестерка бубей.
— Нате! Созерцайте! — Алексей перевернул свою… надо же, восьмерка бубей. — Если б играли в дурака, я бы отбился.
Первые несколько кругов шла всякая мелочь, словно колода жертвует пешками ради сохранения королевского двора. Вот мелькнули два вольта — грустных и задумчивых.
— А почему карты вверх ногами опять раздали? — спросил Алексей, возможно просто так, чтоб спугнуть подкравшуюся сзади тишину.
— Парадокс, этому приколу уже тысяча лет. Вращай картинку, твоя очередь.
На поверхность стола выпал черным осадком злодейский пиковый туз. Причем, лег так, что его заостренный фигурным клином наконечник был направлен Парадову прямо в грудь.
— Нет! Нет! Нет!!