Кукушка

— Escucha me, muchacho, — прошипел он. — Слушай меня, мальчишка. Ты знаешь, где поселили отца-инквизитора? — Послушник сглотнул и закивал так торопливо, что с волос посыпалась перхоть. — Со всех ног беги туда и буди его! Скажи, что дело плохо, что... Ах, чёрт, нет времени. Скажи ему, чтоб шёл сюда, и поскорее — mucho-mucho rapido! Ты понял?

— Я не могу, герре солдат! — заныл Аристид. — Боюся! Мне будить не велено, все спят...

— Canarios! Вот это видел? — Солдат потряс перед лицом послушника мосластым жёлтым кулаком. — Весь нос тебе расквашу, харю всю — живого места не останется... Соmprendes?

— Камперд... Уй, не надо, не надо бить! Я понял, понял!

— Так беги!

Сшибая со стола тарелки и кружки, Родригес вытолкал трясущегося юнца за дверь, наподдал сапогом, а сам, не медля ни секунды, поспешил в то дальнее крыло, где содержали пленницу.

* * *

Как выглядят глаза у дерева?

Как вообще могут выглядеть глаза у создания, которое глаз лишено по определению?

Травник об этом никогда не задумывался. Он видел в своей жизни множество существ, среди которых порой попадались очень странные, чурался всякого создания химер в своём воображении, но о растениях знал если не всё, то многое. Он знал, что есть растения, которые передвигаются посредством ветра или воды, как перекати-поле или ряска, или даже сами по себе, как виноград или вьюнок, которые цепляются и лезут. И что есть растения, которые хватают добычу и проглатывают её, как росянка. Так что руки и ноги у деревьев пусть с некоторой натяжкой, но можно представить. Но совершенно невозможно вообразить себе, как выглядит дерево, которое видит. Первое, что приходит в этом случае на ум, — обыкновенное дупло, затянутое льдом. Второе — глаз, во всём подобный человечьему, то есть подвижный и живой. Однако более всего увиденное травником напоминало смальту или (если брать живое) стрекозиную фасетку, только не зелёную и радужную, а тёмную, как старый мёд или янтарь. «Глаз» у дерева оказалось три — по крайней мере, с той стороны, где травник, их было три; об остальных приходилось только гадать: ствол был непомерно толст, а ветви терялись в вышине. Углубления с «глазами» окружались кольцами морщинистой коры в потёках смоляной живицы и напоминали издали следы, что остаются от обломанных ветвей, но только издали. Движения в них не было, как не было и никакого проблеска мысли, и если в первую минуту травник был уверен, что это глаза и не что иное, то теперь был склонен думать, что постоянное напряжение и жажда действия сыграли с ним злую шутку.

Пока Жуга терялся в догадках и мялся в нерешительности, раздался скрип и по ветвям пронеслось шевеление, хотя ветра по-прежнему не было. В нерешительности травник отступил на шаг, но потом устыдился своего малодушия и двинулся вперёд. Сердце его колотилось, и он пару раз глубоко вздохнул, чтоб успокоиться. Это дерево, сказал он себе. Просто — старое дерево. Разговаривать с деревьями не запрещено. Если окажется, что это что-то большее, тогда и будем думать, а пока давай считать, что это — всего лишь дерево. Если башни белой цитадели иногда цвели, хотя бы раз в сто лет, одно семечко вполне могло занести сюда ветром. Это многое бы объяснило.

— Кто ты? — спросил Жуга, подойдя к дереву вплотную. Положил ладонь на шершавый древесный ствол и повторил: — Кто ты?

Он не надеялся получить ответ, но тот последовал: кора под ладонью еле уловимо дрогнула, рука ощутила глухую, идущую откуда-то из глубины векового ствола вибрацию, и раздался голос, более похожий на скрип: «М-мажжай» Травник от неожиданности вздрогнул. Слово прозвучало и растаяло. Если оно что-то и значило, смысл его остался неясен. Было это слово именем? самоназванием его народа или племени? просьбой? возражением? Жуга не знал. Может, это и вовсе случайный звук, проистекающий от неких естественных процессов? Загадка громоздилась на загадку. Травник нахмурился, опустил голову и поскрёб в волосах. Хмыкнул. Поднял взгляд и вновь почувствовал неловкость оттого, что у дерева нет лица — говорить было некуда. Он снова вгляделся в тёмный янтарь ближайшего «глаза». Показалось или в самом деле мозолистый валик вокруг него сощурился, как будто дерево присматривалось к собеседнику?

Травник выпрямился и приободрился.

— Ты меня понимаешь? — Он повысил голос, словно говорил с глухим. — Эй! Меня зовут Жуга, — представился он и для убедительности опять отступил назад и похлопал себя по груди. — Жуга. Понятно? Я — Жуга. Так меня зовут. Я человек. Мужчина... Яд и пламя, что ещё сказать-то? Я даже не знаю, на каком языке надо говорить, чтоб ты меня понял... Ты понимаешь по-валашски? Нет? А по-фламандски? — Он опять помахал руками. — Дай знать, что ты меня слышишь. Эй!