Культурный герой. Владимир Путин в современном российском искусстве

Сетевые перебранки — вообще энциклопедия либерального подсознания. Охранители (у которых интеллектуальный уровень нередко ниже, чем у либеральных оппонентов, да и с аргументами объективно туго) всё же производят впечатление людей взрослых, отстаивающих если не принципы (с этим тоже плохо), но хотя бы собственные, сколь угодно ложные представления о мире и здравом смысле.

Либеральные же витии играют в ту же войнушку по-детски, но в зависимости от обстоятельств могут быть и за наших, и за немцев («Немцев» и Немцова с его прослушками), и границы там всегда неуловимо меняются, сдвигаются, плывут…

Почти всегда тусклая перебранка, если следить за либеральной стороной, напоминает дворовый футбол, в который вдруг влились взрослые дяди. И, бывает, вусмерть увлекаются детскими догонялками. Он-то, может, и нашел дело всей жизни, но для других зрелище малоэстетичное. Задыхается, голосит, очки вот-вот упадут с кляплого носа, рубаха вылезла, штанина задралась, обнажив кальсонные тесемки, растрепались седые патлы…

Парадоксально, но либеральные сетевые писатели все страшные догматики, хуже старообрядцев, при этом если не полностью лишенные принципов, то охотно ими поступающиеся, что тоже удивительно при такой ортодоксии…

Очерки протестной ментальности можно было бы продолжать и дальше, но моя задача в другом — снова, на свежем материале, зафиксировать, каким образом хорошая литература предвосхищает и программирует жизнь. Я отнюдь не собирался критиковать («мочить» — говорят журналисты) «новых лишних», или, если угодно, «креативно-классных»: во-первых, это уже сделали литераторы не мне чета, а во-вторых, к данному типу принадлежу сам — как минимум в силу профессии.

Обнадежим: реплику Михаила Зощенко «литература продолжается» можно смело применять к эволюции «новых лишних».

Рубик

Рассказ

Рекомендуя кому-то популярную британскую соул-певицу Amy Jade Winehouse, я перевел ее имя для себя, собеседника и удобства. Получилось родное: Аня из гастронома.

На протяжении большей части прошлого века вывеска «Гастроном» менее всего означала гастрономию. У Лимонова в «Подростке Савенко» есть универсальная характеристика мужского населения Салтовского поселка: играет за сборную гастронома. Фраза эта — явный предшественник позднейших «игр в литрбол на спиртплощадках».

Любопытно, однако, что спортивная составляющая вовсе не была радикально чужда «сборной гастронома». Помню, полуавторитет по кличке Мыня, дважды отсидевший за хулиганку, смотрел-смотрел, покачиваясь, за нашим дворовым футболом, да и вошел в игру. Не интересуясь, кого и за кого ему играть.

А когда его кореш Штанина окрикнул Мыню: дескать, хули это он, тот, остановив мяч армянской туфлею, ответил серьезно, хоть и нетвердо:

— А чего… Форму-то надо, бля, поддерживать…

О Втором участке в городе Камышине я рассказывал неоднократно, а вот о тамошнем гастрономе, за сборную которого играл и Мыня, и многие другие, и даже сам я начинал пробоваться в юниоры, пишу впервые. Между тем он был центром Второго чисто географически, храмом своеобразной тамошней цивилизации, а сейчас является старым кораблем, летучим голландцем моих воспоминаний.

Площадку, образованную пересечением улиц Молодежной и Кирова, ласково называли Пятачком. В центре Пятачка высилось не слишком внятное сооружение — как будто на остриях нескольких врытых в землю копий растянули хоругвь с хитро улыбающимся Ильичом. Не в кепке, как обычно, а в фуражке. По окружности — скамейки и густые заросли смородинового кустарника, которые потом, в 1985–1986 годах, безжалостно вырубили, подобно крымским виноградникам. Связь прямая — сборная гастронома слишком буквально, в смородине, воплощала право на культуру и отдых. Бабушка моя Елена Антоновна, жившая рядом с Пятачком, меры властей очень одобряла. «А то ходют и ссат кругом».

Очень меня завораживало тогда это «ссат».

А если встать под хоругвь с Лениным в центр Пятачка и по очереди устремить взор в стороны света, будут магазины. Как они назывались в реальности, никто не знал, но все знали: а) «Бакалею»; б) «Армянский» (одежда и обувь); в) «Игрушечный»; г) гастроном, разумеется, вот видите, даже буквы совпадают.

Потребительский набор — немудрящ и неполон, но ведь хватало…

Строго говоря, у гастронома были две сборные, и никаких тебе юниоров, а одна так вполне возрастная, команда ветеранов. Пенсионерки, старушки, сколько помню, всегда стояли за колбасой, которая была двух видов: самая популярная «по два восемьдесят» и «копченая».

На сборы они сходились засветло и начинали пересчитываться, нося в течение дня свои номера, как медали. Мы, дети, делали при сборной свой небольшой, но стабильный бизнес: так как давали по сколько-то в одни руки, мы работали дополнительными руками напрокат, 20 копеек подход, «на мороженое».