Культурный герой. Владимир Путин в современном российском искусстве

Для Достоевского эпитет чрезвычайно принципиален: «наши» для отрыва из контекста выделяются авторским курсивом или кавычками («Кстати, надо бы к нашим сходить, то есть к ним, а не к нашим»; «Видите, я не сказал: нашему делу, вы словцо наше

не любите»); есть в «Бесах» и глава «У наших». «Нашими» Петр Верховенский называет публику, из которой собирается лепить (именно так, демиургически) революционную партию с самым широким политико-криминальным инструментарием, на идейной и психологической базе социализма, сверхчеловечества («Бесы» появились до Ницше), русского сектантства и самозванчества, собственных комплексов и пр.

Вот определения и рекомендации самого Петра Степановича.

«Они так и ждут, разиня рты, как галчаты в гнезде, какого мы им привезли гостинцу? Горячий народ. Книжки вынули, спорить собираются. Виргинский — общечеловек, Липутин — фурьерист, при большой наклонности к полицейским делам (…) и, наконец, тот, с длинными ушами».

«Там и одного кружка еще не состоялось. (…) Там, куда мы идем, членов кружка всего четверо. Остальные, в ожидании, шпионят друг за другом взапуски и мне переносят. Народ благонадежный. Всё это материал, который надо организовывать, да убираться. (…) Я вас посмешу: первое, что ужасно действует, — это мундир. Нет ничего сильнее мундира. Я нарочно выдумываю чины и должности: у меня секретари, тайные соглядатаи, казначеи, председатели, регистраторы, их товарищи — очень нравится и отлично принялось. (…) Затем следуют чистые мошенники; ну эти, пожалуй, хороший народ, иной раз выгодны очень, но на них много времени идет, неусыпный надзор требуется. Ну и, наконец, самая главная сила — цемент, все связующий, — это стыд собственного мнения. Вот это так сила! И кто это работал, кто этот „миленький“ трудился, что ни одной-то собственной идеи не осталось ни у кого в голове! За стыд почитают».

«Да, именно с этакими и возможен успех. (…) Дураки попрекают, что я всех здесь надул центральным комитетом и „бесчисленными разветвлениями“. Вы сами раз этим меня корили, а какое тут надувание: центральный комитет — я да вы, а разветвлений будет сколько угодно».

«(…) наше учение есть отрицание чести и что откровенным правом на бесчестье всего легче русского человека за собой увлечь можно.

— Превосходные слова! Золотые слова! — вскричал Ставрогин; — прямо в точку попал! Право на бесчестье — да это все к нам прибегут, ни одного там не останется!»

Ну, собственно, дидактически мямлить про аналогии после таких цитат даже и неприлично как-то: тут весь будущий Селигер — за вычетом споров и книжек, но с убедительным присутствием комиссаров и региональных активистов, считаемых, как в сельском хозяйстве, по головам.

Любовь главного кремлевского идеолога Владислава Ю. Суркова к Достоевскому общеизвестна, в книжке журналистки Елены Трегубовой «Байки кремлевского диггера» есть эпизод, когда Владислав Юрьевич признается в горячем поклонении «Бесам» за покупкой микояновских сосисок.

Сегодня можно констатировать, что проект «Наших» у Суркова, как и у Петра Верховенского, состоялся в малой степени задуманного: отяжелев и обюрократившись, они ничем не выделяются в массе прокремлевской молодежи.