Культурный герой

Народ затих. Под давлением тысячи внимательных глаз броневик просел на заднюю ось.

— Доколе, — приступил к делу Кир, — доколе Отец наш Небесный будет терпеть бесчинства ваши? Доколе, спрашиваю я, нерешительной своей теплохладностью будете вы отвергать заветы Пастыря? Разве не сказано: «Не мир принес я вам, но меч»?! И еще: «Кто погиб для мира, тот трижды славен в царстве горнем?»

— Что он там несет? — волновались в толпе.

— А, проповедует. Мол, Господь велел нам с тушканчегами воевать. Знаем мы этих проповедников, голосить они горазды, а чуть до дела дойдет, раз — и в кусты.

Кир понял, что самодельными цитатами из Писания этих не пронять, и быстро перешел к главному:

— Узрите! — взвыл он. — Всевышний отправил к вам небесного ангела, чтобы поддержать вас в праведной борьбе против инопланетной нечисти. Чу — горит нимб его, блещут крыла, вздымается меч, тот самый, коим Воитель на самой заре времен поразил Нечистого!

Ангел выступил из-за башни броневика, и свет прожекторов многократно отразился в больших крыльях. Толпа ахнула, однако так просто не поддалась.

— А что, — закричали откуда-то справа, — нацепили на девку костюм маскарадный. Знаем мы эти штучки!

Слева полетело надкушенное яблоко.

— Крыльями помаши, дура! — яростно шепнул Кир.

Ангел медленно поднял голову. Обвел сборище спокойным взглядом сияющих глаз, воздел над головой меч и, взмахнув крыльями — ветер пробежал по первым рядам, — воспарил к потолку, сопровождаемый верным лучом прожектора. Да и не надо было прожектора, потому что и меч, и доспехи Ангела, и сама его плоть бледно светились.

Толпа, после секундного молчания, разноголосо завыла. Сообразительный Максик в радиорубке врубил трек церковных колоколов, отбивающих набат. Кто-то бухнулся на колени.

— Последние дни настали, — прошелестело над собранием, — только отринувший власть нечистого спасется, остальным гореть в геенне огненной. К оружию, братья!

Духовенство подняло кресты и хоругви, гулко запели дьяконы. Протоирей собрался было служить молебен за победу православного воинства, но не надо было уже и молебна — подхватив кто винтовки, кто лопаты, а кто и выломанные тут и там доски и арматуру, народ хлынул по широкому коридору в направлении командного отсека, где заперлись агрессоры. Мимо Кира промчался радостный Максик. Кир подхватил его за шиворот и зашвырнул на броню, чтобы хилого поэта не затоптали. Броневик дернулся, зарычал, Вовка из глубин адского механизма проорал: «Поехали, что ли!» — и они поехали. Из боковых коридоров валили прослышавшие о восстании жители соседних секторов: рослые хохлы с обрезами и дробовиками, красная китайская конница, многоцветные, в веселеньких набедренных повязках африканцы, ковбои на Боливарах и без, гнавшие стада тяжело отдувающихся буффало, парижане в беретах и с триколорами, впереди — с обнаженной грудью Свобода, позади — панцеры, «Тигры» и «Пантеры», разудалый военный марш, где что-то про тринкен, фройляйн и фюрера, — стройными колоннами и поодиночке, они печатали шаг, наступали, летели, шли, и не было от них спасения и пощады.

Кризорги — существа практические — быстро осознали, что шансов на победу нет. Когда броневик достиг рубки управления, хвост последнего тушканчега мелькнул в дверях.

— Уходят! — заорал Максик.

— А нехай уходят, — отозвался высунувшийся из чрева машины Вовка. Сдвинул кожаный шлем на затылок и обтер рукавом потный лоб. — Пусть сваливают, твари дрожащие. Ковчег теперь наш.

— Куда они? — спросил Кир.

— Так к шлюпке спасательной. Тикать.

Кир соскочил с броневика и понесся за тушканчегами. Кризорги были быстры, летели на всех парах, на турбореактивных двигателях, окутавших узкий коридор перед шлюзом клубами ядовитого дыма. Кир закашлялся, однако преследование не остановил. Он почти опоздал — кризорги суетливо задраивали люк, когда Кир вывалился в шлюз и, размахнувшись, швырнул в отваливающую шлюпку взвизгнувшего шакаленка. Потом отскочил от автоматически захлопнувшейся двери и кинулся к иллюминатору.

Шлюпка, задрожав столбами многоцветного пламени, отчаливала от борта. Сине-зеленый диск Земли внизу был виден отчетливо, как на ладони, — и сквозь эту ладонь тянулась глубоко прорезанная линия жизни. Рушащаяся Стена. Отсюда, из космоса, не слышен был грохот, однако поднявшиеся в атмосферу клубы пыли на мгновение замутили сияние диска. А затем… из-под развалин, из шлака, из железобетонной арматуры, алюминия и титана вырвалось худое гибкое тело. Огромная, с пол-Европы, а может и больше, пепельно-серая поджарая сука отряхнулась и навострила уши. Она подняла треугольную башку и прислушалась к тонкому, едва различимому визгу щенка, доносившемуся из шлюпки. Присела на задние лапы, напружинилась, оттолкнулась — и взвилась в воздух, и гигантскими скачками понеслась за шлюпкой. Кир не стал смотреть, как острые зубы распороли обшивку суденышка, как едва различимыми блохами посыпались кризорги, и как мать облизала найденное наконец-то дитя, — и так все было ясно. Он отвернулся от иллюминатора и встретился взглядом с холодными глазами Ангела.